Им – бережность и место,
внимание и счет.
Они уже не тесто,
их общий жар печет.
Их, сняв с печи порога,
обрызгавши водицею,
конвейера дорога
уносит в экспедицию.
Закатисто требуй, закатисто требуй,
гудок твой упорно к проверке зовет.
За качество хлеба! За качество хлеба!
Соседний товарищ, хлебозавод!
1931
Лозунги о качестве хлеба
Товарищ!
Дети рабочих просят:
пожалуйста,
чтоб мякиш был пышен,
а корка поджариста.
Хлеб – основная рабочая еда.
От плохого хлеба – всем делам беда.
Вынь хлеб хороший из печи, –
трудящийся люд едой обеспечи.
Нельзя от плохого хлеба страдать.
На хлебных заводах – хлебный стандарт.
Санитарный надзор! Следишь ли за выпечкой?
Смотри – и в мусоре хлеба не выпачкай!
Чье зренье к рабочему быту не слепо –
все на борьбу за качество хлеба!
1931
Обнова
1934
Чудеса
Лишь
вспухнут
дымки
трудового
денька
у топок котлов,
у домен грудастых –
и видишь:
нужна государству деньга,
большая деньга
нужна государству.
Действительно,
это нельзя описать,
и вымолвить трудно,
и трудно представить:
растут корпуса,
как во сне чудеса
растут, –
но в реальной,
всамделишной яви.
Ты знаешь,
что это не чудо.
Ты сам
своими делами,
руками,
глазами
притронулся
к этим крутым чудесам;
ты видел их
вровень с землей,
под лесами;
ты видел,
как в небо
взвивалась стрела,
как тешутся бревна,
стругаются планки;
ты видел,
как кони
грызут удила,
как месится цемент,
как фыркают танки,
как аэропланы
скользят на крыле
и четырехмоторная
движется тень их
надежной защитой
советской земле.
И все это
требует денег и денег!
Банкиры,
засев по квартирам уютным,
не очень-то
взаймы охотно дают нам.
Они бы тогда
отслюнили нам займы,
когда,
передав из полы в полу,
мы б земли свои
отдали им внаймы,
и сами
склонились бы к ним в кабалу.
Но сами,
храня свои земли и реки,
мы денег
своею братвой
наскребли,
и сами
построили блюминг и крекинг
на наши,
советские рубли.
Днепровской плотины
широк полукруг!..
Уже выжимают
днепровские шлюзы
ладонями влажных,
сияющих рук
на них оседающие
грузы.
Уже отвечает
заботам земля
разливом пшеницы
в колхозных массивах.
Уже нами выпущены
на поля
многие тысячи
тракторных сивок.
Уже по буржуям
бежит холодок,
и бас
никакой не покроет
шаляпинский, –
когда
за гудком поднимают гудок
басы:
Сталинградский,
Харьковский,
Челябинский.
Мы сложных машин
разгадали секрет,
мы техники пользу
на ус намотали,
и корпус страны
зашумел, разогрет,
на нефти,
железе,
угле
и металле.
Мы рук за подачками
не суем,
наследство ж
забыли оставить нам предки.
Мы сами себе
отпустим заем
первого года
второй пятилетки.
Неужто цепляться
за толстых
за нянь?
Неужто канючить
с ручкой по людям?
Сами себе
сумеем занять, –
сами себе
и выплачивать будем.
Мы прочно решили
стоять на своем,
чтоб нам,
а не толстым
сиять напоследки.
Вот для чего
мы даем –
заем
первого года
второй пятилетки.
Товарищи!
Это сказал не я,
не я,
советский поэт –
единица, –
на этом
страны трудовая семья
в общем гуле
объединится.
1933
Читая Ленина
1
В царской России
семьсот помещиков
владели
двадцатью миллионами десятин.
Они управляли страной,
из них набиралось правительство,
под ихней рукою
клонились к престолу
русский,
поляк,
еврей,
осетин.
За ними шел,
отличимый в сером народе,
краснооколышный класс
их благородий.
Это была одна половина России.
Другая –
десятками миллионов,
забитая и нагая,
просвечивая в лохмотья,
в тулупы и в армяки,
фосфоресцировала,
то есть светилась
отблеском их сверканья?
их благоденствия,
их довольства,
их, граненной в алмазы, руки.
Победы, балы, парады…
Петры и Екатерины…
История
их любовниц, любовников, орденов.
Бугры жировые грудей,
ворчанье и чавк звериный,
шпицрутенов хруст зловещий
и грохот Бородино.
Это была история
семисот феодалов,
подчищенная,
как баки,
какие носил Александр.
Другая история –
в книги не попадала,
она разбредалась сказками
по бездорожным лесам.