3
Даты ленинской жизни
известны всем,
их не втиснешь
в строчку скорую.
Он – великий итог
вековечных тем,
волновавших
когда-либо историю.
Но особенно в нем
я люблю и чту
то, что в жизни
нм наново добыто:
ту способность
доводить мечту
до людского
вседневного опыта.
Мечту
не о жирных
собственных щах,
мечту
овладенья
запрятанным где-то секретом, –
о более крупных,
о более веских вещах –
о всем человечестве,
накормленном
и обогретом.
Нам в Ленине
каждая мелочь люба:
и скулы,
и рот неуступного склада,
и эти прекрасные
линии лба,
и меткая прищурь
прицельного взгляда.
Но я говорю
не об этих чертах, –
о мыслях,
вязавших узлами тугими,
о воле,
залегшей у каждого рта,
о сердце,
что в лад ударялось
с другими.
Энергия
многих прошедших веков,
от прадеда к внуку
копимая скупо,
водила его
неустанной рукой
и дуги надбровные
вывела в купол.
И я вспоминаю
об этом лице,
о складках,
которые начали класться
на каждом заводе
и в каждом сельце
у губ и у скул
пробужденного класса.
У губ и у скул,
зажавших тоску,
обиду,
и волю,
и к жизни упрямство,
у множества множеств
у губ и у скул
татарских,
мордовских,
калужских,
зырянских.
И если я вижу –
растет человек
в стране,
что отбросила тяжесть апатии,
и двигает делом
в его голове
мечта воплощенная
ленинской партии, –
я знаю,
что, тем же нагревом лучась,
и ныне,
за краем безмерной потери,
он с нами
действительно жив и сейчас –
живым подтвержденьем
движенья материи.
1934
Большевичкам мира
Надежда Крупская,
Мария Ульянова,
Димитрова Параскева!
Вы,
мир переделывающие
заново,
на свежий раскат распева,
вы,
мир перекраивающие
начисто
из прежних масштабов
и мерок,
явившие
высшее женщины качество –
упорство революционерок.
Ни тюрьмы,
ни зимы,
ни белые волосы,
ни годы
тяжелых лишений
у вас не сломили
ни бодрого голоса,
ни смолоду взятых решений.
Не только что жены,
сестры
и матери,
прошедшие
злыми боями,
великую женскую силу
вы тратили
на большее обаянье.
Ни боль,
ни потеря,
ни темное облако,
ни мертвенность
сумерек серых
не мглили
высокого, ясного облика
отважных революционерок.
Вы не на баррикады взбегали
со знаменем,
позируя
и славословясь, –
вы ясным крепили
и ярким сознанием
о женщине
новую повесть.
В далекой Болгарии
плуги плугарили,
Симбирска
косились остроги,
когда ваши серые,
когда ваши карие –
пути выбирали,
дороги;
когда по сугробам,
тоскою примятым,
серея,
толпились бушлаты;
когда и не веяло
нынешним мартом,
Октябрьской
не высилось даты.
Вы выросли
с братьями и сыновьями,
родными
не только по крови,
и женщина стала
над всеми краями
с отважными самыми
вровень.
На славные головы ваши седые,
на крепкие ваши привычки
сегодня равняются
все молодые –
страны и земли
большевички.
1934
Это известно
Это известно
любому фабзайцу:
избито
в женевских спорах,
сохнет и сохнет
в газетных абзацах
черных расчетов
порох.
Зачем
вываливать в море
пшеницу,
и кофе
жечь в паровозах?
Балансу войны
должны подчиниться
земля,
и море,
и воздух.
Стоит над Шанхаем
жара сухая,
расплавлены
в грохоте дула,
и ветру невмочь
снести от Шанхая
глухого,
зловещего гула.
Кому услыхать
беззащитные стоны,
что с кровью
из горла хлестали,
когда разрываются в воздухе
тонны
высокосортнейшей стали?
Кому охранять
беглецов из Чапэя,
разбитые
бомбами стены,
когда поднимаются
на портупеи,
на амуницию
цены?
Всех горных Швейцарий
нужней
перво-наперво
им –
новых пожарищ
кровища и чад;
они согласны
призпать за снайперов
даже
грудных сосунов-китайчат.
В долларах,
франках,
фунтах
и в иенах
нашу судьбу
порешив,
визгом
и лязгом
грузов военных
меряются барыши.
Только не в пору
взвинчен и взвихрен
этот
угрюмый груз, –
видите:
выпрямился Дюнкирхен,
пыль
отряхая с блуз.
Помните:
злоба на вас, не стихая,
цепи причалов
грызет,
акционеры
разгрома Шанхая –
Гочкис,
Шкода,
Крезо.
Как бы удобно
вы ни присели
в креслах
женевских зал,
знают:
всегда у вас на прицеле –
в гущу рабочих
залп!
Только не в пору
взвинчен и взвихрен
этих
расчетов груз, –
видите:
выпрямился Дюнкирхен,
пыль
отряхая с блуз.
Если ж,
тела раздирая на клочья,
взмывши
до самых высот,
вами направленный
сгорбленный летчик
груз этот
вдаль понесет, –
помните:
встанут
повсюду на свете
докеры
в спину ему,
в каждой семье
его ненависть встретит,
снайперы –
в каждом дому.
Так как узнали,
кому она надобна, –
всюду,
до самых низов! –
вами затеянная
канонада
Гочкиса,
Шкоды,
Крезо!