Так постараемся ж,
чтоб росло
мастера знающее
ремесло,
жизнь облегчающее,
мысль воплощающее
умное
ремесло.
1940
Старый и новый
Бродит старый год
по свету
и не может
кануть в Лету:
не найдет
дороги к ней, –
совершенно
нет огней.
Спутал он
пути и тропы,
жар и страх
его томит:
на пространстве
всей Европы
рвет потемки
динамит.
На часах
молчат кукушки,
стрелки стали –
не идут;
в звездах – бомбы,
в елках – пушки
ветви сломанные мнут.
Чтобы ночь
густую эту
привести скорей
к концу,
сдал давно б он
эстафету
новогоднему юнцу.
Да не знает,
где шныряет
этот ветер
молодой,
как его старик
ни кличет,
потрясая бородой.
А парнишку
не заманишь
в эти чертовы
потьмы:
он сияет,
он пылает,
он желает жить,
как мы!
У него –
от щек румяных
пышет
солнечный разлив.
У него –
в одном кармане
мандарин
и чернослив.
У него –
в другом кармане
тоже
много новостей
для незваных, – –
хоть и жданных, –
но непрошеных
гостей.
Вот он здесь
сидит, мальчонка,
и на Лету
на реку,
где нельзя
смеяться звонко,
не спешит он
к старику.
Он желает
новогодье –
свой веселый,
лучший час –
в наших парках
и угодьях –
только –
праздновать у нас!
Но нельзя ж,
рожденник милый,
мир – бесчасьем
поражать…
Нет такой
на свете силы,
чтобы
время удержать.
С Новым годом,
с новым счастьем
на Союзный
прочный лад
пусть указывает
сроки
наш
советский
циферблат!
1940
Горная идиллия
Горной речонки
в камнях воркованье,
вечные кряжи
в нетающем льду…
Капельный мальчик
идет на аркане
у крошечной девочки
на поводу.
Горы,
укрытые в зелень разлато,
воздух,
процеженный солнцем,
ленив.
Белыми ангелами
козлята
скачут,
безрогие лбы наклонив.
Войлочная
широкополая шляпа,
важно торчат
газыри на груди,
но
помогает здесь мужество слабо,
он – позади,
а она – впереди.
«Ты же задушишь его,
дурная!»
Хмуро сверкнула
черным зрачком:
дескать, не вмешивайся,
не понимая! –
и
погрозила мне
кулачком.
Без украшений
и без косметик,
с детства связавшись
с его судьбой,
так и ведет она
белый бешметик –
копию взрослого –
за собой!
1941
Майский марш
Май,
вставай
радостью
через край,
щебетом
птичьих стай!
Синий лес,
почек тугих
прорез,
мирная
голубизна небес.
Первый пыл,
новая свежесть сил,
юность,
которую никогда
никто не забыл.
Первый пух,
вербы серебряный вспых,
взглядов – двух
сосредоточенный миг…
Там, вдали,
взрывы тяжелой земли,
на море –
тонущие корабли.
Там, вдали,
молодость топчут в грязь,
там – в сердцах
радости рвется связь.
Там гремит
воздушной тревоги трель,
крыльев тень –
цель:
детская колыбель…
Здесь вокруг
землю взрывает плуг,
млеет луг,
чистый весенний дух.
Светлость вод,
ясный небесный свод, –
но – в строю
вооруженный народ.
Чтоб над ним
день золотился такой, –
мир храним
к бою готовой рукой.
По местам –
тесно шеренги
держись!..
Как чиста
наша советская жизнь!
1941
Поэмы
Гундоровский полк
Вступление
Горам
свое сердце вручая,
считая
изломов гряды,
я вымчал
из Карачая
долиной реки Теберды.
Вставая
из пены и пара,
сквозь спорый
и радужный дождь,
пыталась
гора Хатипара
сорваться
с зеленых подошв;
ей
малого недоставало –
с Ульгеном в обнимку,
вдвоем,
но –
горя хватить до отвала
казалось
и ей невподъем!
Машина –
тропою Мышиной
выкручивала
кренделя,
и пихты
гнались за машиной,
вершины
к снегам завали.
И вот уж –
внизу копошится,
в Кубань окунувшись
по грудь,
заштатного
Баталпашинска
зеленая нежить
и муть.
Въезжаешь,
и – странное чувство:
ни шума,
ни мелька в глазах;
на улицах тихо
и пусто
в разросшихся буйно базах.
Куда
они все подевались?
Укрылись?
Уснули, устав?..
Ни пестрых –
в лоскут –
одеялец,
ни жженых макитр
на шестах.
Навкрест
заколочены ставни…
Лишь пышным цветеньем
простерт
как отсветы
битвы недавней,
пионов и маков
костер.
Здесь было и вправду
сраженье –
грудь с грудью,
в обнимку,
в борьбе,
и вымело
жизнь и движенье,
и враг отступил,
оробев.
Вглядись же,
подробней и зорче,
в похмелье
гульбы боевой,
во вражеских
судорог корчи,
в окопы
и в ходы его.