1931
Поездка в гости к харьковским вузовцам
Ставши поезду
на запятки,
месяц светит
во все лопатки!
Поезд поступью
ста чечеток
повторяет
тревожный счет их.
Время за полночь.
Мне не спится.
Тень фонарика
на лице.
Мысли кружатся,
точно спицы
в намотавшемся
колесе.
Что я еду?
Куда я еду,
блеском месяца
пережжен?
На какую
лечу победу,
на какой
напорюсь рожон?
Прежде ездили
в гости к тетям,
на побывку
да за рублем.
Кто ж скучает
и ждет нас,
кто там
в строчку ласковую
влюблен?
Надрываясь
в килу и в грыжу,
в перебранках,
тоской изныв,
жду и чувствую,
жду и вижу
близость
выросшей новизны.
Пораскинулся
город новый,
бывшим выговором
крестьян –
украинскою
мягкой мовой, –
раскрываясь
и шелестя.
Нет, не с месяцем
мне сторговываться,
не в побранках
язык чесать,
и не тысячами
карбованцев
покупаются
чудеса.
А послушавши
говор люда,
разве скажешь,
что это ложь?
Разве это
сплошное чудо
не до самых корней
поймешь?
Где он взял
и откуда вывез их,
в небо вставшие
вдруг стеной –
эти выкрики
и эти вывески,
эту гордость
своей страной?
Что ль в глазах у тебя
троится,
что не видишь
родню свою:
поднимаются
украинцы
и в полроста еще
встают.
Разве сам ты –
не рад-радешен,
как в расцветшем
весной лесу?
Как поднятые
в хлоп ладоши,
здесь –
подошвы тебя несут.
Если есть еще
что на свете,
что не купишь
любой ценой, –
видеть вещи
в их новом свете,
полнить сердце
судьбой иной!
Поезд грякает,
рельсы узятся,
месяц пеплится,
ободнев.
Еду к харьковцам,
еду к вузовцам,
новолетней
моей родне.
И в какой бы
сухой суровости
ни лунило
моей седины, –
от этой радости,
от этой новости –
меня ничто
не отъединит!
1930
Песня возможной войны
Время былое –
море гнилое…
Мертвый,
соленый Сиваш.
Дни,
пересыпанные золою,
сумрак
рассеялся ваш!
Братских могил
сохранилось немало,
сжавших
смертельным кольцом
яростный профиль
Турецкого вала, –
бравших
и павших бойцов.
Мертвое море
вброд перешли мы,
нам
на ходу
не слабеть.
Будем же
пламенны
и бережливы
к памяти
наших побед!
Перекликайся
с центра на фланги,
песня
возможной войны!
Выбит и выгнан
в прошлое Врангель,
жив –
его белый двойник.
Жив еще,
ищет
с нами знакомства,
став
на чужие харчи, –
генералиссимус ихний
Лукомский –
пнем обгорелым
торчит;
ждет еще
нашей увесистой плюхи.
Только дойдет
до беды, –=
в ряд
Ворошилов,
Буденный,
и Блюхер
в марш –
боевые ряды!
От сумрачного,
черного,
лихого
воронья
концом штыка
упорного
страну
обороняй!
От смертного
от холода,
от цепкого
врага
концом серпа
и молота
страну
оберегай!
Чтоб вжал
буржуйский прихвостень
с досады
когти в горсть,
скорее
стройку выгвозди,
забей
последний гвоздь!
Чтоб грудь страны,
одетая
в бетон,
в железо,
в сталь,
одним плевком
ответила
на рев
белесых стай!
Там, на границе
румынской и польской,
дали
туманны стоят.
Враг,
извиваясь
гадюкою скользкой,
точит
накопленный яд.
Вот потому-то
нам не до шуток,
гонка
и стройка скора,
краток
и высчитан
промежуток –
нашей защиты
пора.
Руку занес
на строительство кровли,
враг –
лишь на вид
полумертв, –
к очереди боевой
приготовлен
сторожевой
пулемет.
Вот потому
этой песни начала
ждут не дождутся
они,
чтобы до срока
она прозвучала –
песня
возможной войны!