Я не разделяю мнения, будто допрос актрис не есть экспертиза, а только излишне незаконное действие.
Такие излишние действия вообще не предпринимаются; не призывают следствию лиц, делу совершенно сторонних, не сообщаются им сведения из дела, не предлагают им представить себя в положении жертвы преступления, как поступили бы они, и т. д.
В настоящем деле эти действия тем прискорбны, что вызваны были женщины, что предметом расспроса их были обстоятельства сами по себе неприличные, оскорбительные для женской чести, для чувства стыдливости, что эти женщины и по этим предметам рисковали быть поставленными на суд под перекрестный допрос сторон…
Для подачи мнения по возникшему вопросу необходимо, конечно, определить степень здоровья Черемновой, крепость ее сил, свойства ее нервной системы, степень ее возбуждения, ее опьянения, свойства того наркотического вещества, которым производилось курение, влияние всех этих условий на организм, действие, какое могло быть вызвано в этом организме нападением Назарова, и т. д.
Такая работа могла быть произведена только людьми, действительно сведущими, т. е. врачами, и при том непременном условии, чтобы они имели в своем распоряжении надлежащие фактические данные…
Думаю, что попытка господина Сахарова заменить врачей актрисами, сведения об организме Черемновой — рассуждениями актрис о том, чего они сами не знают, заслуживает полного и безусловного порицания…
Подписал А. Постельников» (РО ИРЛИ, ф. 134, оп. 4, ед. хр. 241).
Неоднократно вспоминая об этом деле, А. Ф. Кони в одной из своих работ подробно остановился на вопросе о допустимости подобного рода экспертизы и высказал свое отношение к ней: «Нельзя отказать такой экспертизе в оригинальности и не признать ее интересной. Но более чем сомнительно считать ее приемлемой вообще и в качестве судебного доказательства в особенности» (т. 1 наст. Собрания сочинений, стр. 236).
Стр. 448 16 мая 1894 г. в одном из номеров Петербургской гостиницы «Европа» Ольгой Палем было совершено убийство студента Института путей сообщения А. С. Довнара. В это же время Палем ранила себя в левую сторону груди и была доставлена в больницу в тяжелом состоянии (пуля, задев легкие, застряла в спине), но после благополучной операции жизнь ее была спасена.
Судебное разбирательство уголовного дела Ольги Палем началось 14 февраля 1895 г.
Председательствовал на заседании председатель окружного суда Н. Д. Чаплин, обвинял Н. П. Башилов. Всего было вызвано 92 свидетеля.
На решение присяжных, несомненно, большое влияние оказала яркая и образная речь защитника Н. П. Карабчевского, вскрывшего глубокие причины происшедшей трагедии. Палем была признана невиновною.
Оправдательный приговор Ольге Палем вызвал в некоторых слоях общества нападки на суд присяжных. Наиболее резко критиковали это решение суда присяжных газеты «Московские ведомости» и «Новое время».
В брошюре с материалами этого процесса Л. Снегирев писал, что в «русской уголовной летописи дело Палем навсегда останется поучительным примером», что «только коренная реформа следственной части и ограждение оправдательных приговоров присяжных в интересах подсудимых, как приговоров
неприкосновенных, избавит правосудие от повторных дел, подобных Палем» (Л. Ф. Снегирев, Ольга Палем, СПб., 1895).
На оправдательный приговор в уголовный кассационный департамент поступил протест товарища прокурора Петербургского окружного суда и жалоба поверенного гражданской истицы.
21 октября 1895 г. дело слушалось в Сенате. Докладывал дело сенатор Н. С. Таганцев, заключение давал А. Ф. Кони.
Возражение на кассационный протест представил Н. П. Карабчевский. В своей речи он «доказывал, что принесенная жалоба представляет своеобразную попытку выйти из пределов состязательного процесса и ввести в кассационный суд разбор и анализ существа дела». Далее он отмечал, что большинство вопросов, которые были рассмотрены в заседании, относятся к числу общих. А. Ф. Кони «с свойственными ему глубокой вдумчивостью и чуткостью к внутреннему смыслу формальных вопросов представил в своем заключении талантливый анализ наболевших мест нашего судопроизводства. Выпукло и ярко обрисовал он темные стороны окутанного «непроницаемой тайной» предварительного следствия и «бездеятельную власть» его единственного стража и попечителя, «именуемого камерой предания суду» («Журнал юридического общества», 1895, кн. 5, стр. 162 и сл.).