Комнаты через три мы остановились в небольшом покое, где Фатьма оставила меня ждать госпожи. Ноза явилась в более прозрачном покрывале, так что я мог ее рассмотреть: ей было лет 40, более полна, чем казалась раньше, особенно в бедрах, лицо было не без приятности, но несколько обрюзгшее, длинный прямой нос, круглые глаза, маленький рот бантиком, сросшиеся брови и широко-толстый подбородок. Голос у нее был неожиданно тонкий, что меня рассмешило, когда я услышал его впервые. Приняв от меня товары, тщательно их проверив и сосчитав, она спросила:
– Кажется, эта безрассудная Фатьма тебя ввела в женскую купальню?
– Я ничего не заметил, – ответил я, опуская глаза.
– Скромность, конечно, похвальна, но так ты, пожалуй, скажешь, что ты и меня не видал.
– Когда я вас увидел, я забыл все, что было раньше.
– Каков мальчик? – он уже умеет льстить! – воскликнула Ноза смеясь, но, по-видимому, мои слова понравились ей. На прощанье она дала мне кошелек, где я нашел, придя домой, десять золотых и перстень с большим топазом.
Нам стало очевидно, что пожилая вдова неравнодушна ко мне и все эти посещения Фатьмы и мое путешествие в дом госпожи Нозы – не более как довольно обычные предисловия к еще более обычной развязке. Но я делал вид, будто ничего не понимаю, притворяясь целомудренным и глуповатым, что мне было очень нетрудно делать, так как я был весьма равнодушен к увядшим прелестям почтенной дамы. Между тем я с Жаком составили совершенно определенный план действий, который, не подвергая испытанию мое нерасположение к госпоже Нозе, доставил бы нам забавное и невинное развлечение.
Действительно, нежность и настойчивость влюбленной вдовы все усиливались, но я под разными предлогами уклонялся от страстных ласк; когда же наконец Ноза особенно усиленно потребовала, чтобы я открыл настоящую причину моей холодности, я, будто в нерешительности, молвил: «Не подумайте, госпожа, чтобы я был неблагодарен, недостаточно ценил ваше доброе ко мне расположение, но дело в том, что я крайне суеверен и, обладая некоторыми познаниями в магии, не могу начать никакого важного дела без благоприятных указаний на этот счет».
Едва поспел я произнести эти слова, как моя возлюбленная загорелась неудержимым желанием испытать мои таинственные знания. Так как мы с Жаком этого именно и ждали, то у нас было давно уже условлено, как поступать в таком случае. После долгих отказов, я согласился вызвать духа для госпожи Нозы и назначил вечер, когда ей к нам прийти. Все было устроено в комнате, как мы видели у настоящих прорицателей в Константинополе. Роль духа, разумеется, исполнял мой товарищ, которого было трудно узнать через серый дым, делающий мертвенным самое цветущее лицо. Даму оставили мы одну в темной комнате, причем я стал громко и нараспев декламировать начало виргилиевской «Энеиды», которая, как известно, начинается так:
Ноза слушала, трепеща, вся закутанная в темный плащ; потом я зажег серу, и через отдернутую занавеску появился Жак в странном наряде из пестрых тканей. По обычаю заклинателей, я сам говорил с тенью, а госпожа только дрожала в углу. Я спрашивал громко и властно, дух же ответствовал глухим, загробным голосом. Из нашего диалога выяснилось, что Ноза найдет свое счастье только в браке со мною, что она должна подарить мне часть своего состояния и что добрые гении ей благоприятны. Затем раздался сильный удар грома, не знаю, как произведенный Жаком, и тень исчезла во вновь наступившей темноте.
Когда снова зажгли свечи, дама лежала на полу без сознания, потрясенная всем, что видела. Когда я привел ее в чувство, она обвила мою шею руками и сквозь смех и слезы прошептала мне: «Видишь, как правдиво говорят духи?»
«Духи могут и ошибаться», – сказал я уклончиво. Но вдова, обнимая меня, твердила, что она свято верит в гадание и все исполнит, что ей вещал дух. Мне было немного совестно обманывать доверчивую женщину, но я не мог отступить от раз намеченного пути, думая, что открытием нашего плутовства я бы еще более огорчил и оскорбил бедную Нозу. И мне оставалось только до конца вести затеянную игру, что я исполнил не совсем охотно. Когда, отдав мне обещанную часть состояния, госпожа отпраздновала свадьбу со мною и мы остались одни в горнице, вдова разделась и подозвала меня к себе, но я оставался, не двигаясь, у входа. Тогда супруга спросила: