– Зачем же ты с ним так ласкова?
– Мне приятно видеть около себя красивых людей, а ласкова с ним не больше, чем со всеми остальными, по-моему.
Александра Львовна говорила весело и свободно, будто в гостиной, и в то же время чувствовалась дружеская откровенность, так что со стороны показалось бы странным, почему это господин так волнуется и расстроенно бегает по комнате, тогда как его собеседница сидит себе на пуфе и рассуждает совершенно независимо. Сделав тура три, Виталий Павлович остановился, руки в карман, и снова начал:
– А Штейн тоже слишком молод для тебя?
– Штейн? Знаешь, я не любительница поэзии; это дело, скорей, Зины.
– Однако он бывает-то здесь и ухаживает за тобой.
– В том-то и пикантность и нос Зине. – Александра Львовна даже засмеялась и, положив руку на мужнин рукав, сказала совсем уже конфиденциально и лукаво: – Зина бы и хотела его залучить, да я не дам, понимаешь!
– Ну, а Рудольф Петрович?
– Что же Рудольф Петрович? Он очень милый собеседник и интересный человек, но я, к сожалению, не демоническая женщина, и мне жизнь еще не надоела, чтобы влюбляться в Рудечку. Притом, в случае безнадежной любви, я бы поискала экземпляр получше.
– Кого же?
– Не знаю, не искала еще и не встречала, – ответила совсем просто Саша.
Тогда Виталий опустился на ковер у жениных ног и, обняв ее, спросил шепотом:
– Кого же ты любишь?
Очевидно, он ждал, что алые уста произнесут: «Тебя, мой друг», но Саша, подумав, потрясла головой и так же просто и раздумчиво сказала:
– Не знаю; по-моему, никого.
Тогда уже Виталий сам рискнул напомнить:
– А меня разве ты не любишь?
– Ну да, конечно, но это не идет в счет…
Обняв ее еще крепче и поднявшись на коленях, муж настаивал:
– Нет, ты скажи по-хорошему.
Александра Львовна, насторожившись, сказала:
– Постой минутку; кажется, стучат в дверь.
– Тебе показалось; так скажи, скажи.
– Что такое?
– Любишь ли ты меня?
– Да по правде сказать, не люблю, особенно когда ты такой, как ты сейчас.
Вскочив, как укушенный, Виталий закричал:
– Саша, Саша, что ты сказала! Это ужасно, забудь эти слова, возьми их назад!
Саша тоже встала и возвысила голос:
– Что ты кричишь на меня? Что я сказала, я и не забуду и не желаю ни забывать, ни брать обратно. Вот тоже новости.
Теперь уже оба бегали в гармоническом соответствии.
– Может быть, мне уехать? – кричал Виталий.
– Делай как хочешь.
– Ты меня выгоняешь?
– Кто тебя выгоняет? Дом – твой!
– Нет – он твой, все переведено, ты позабыла.
Александра Львовна остановилась и, сразу понизив голос, сказала:
– Это – низко с твоей стороны делать такие намеки; ты отлично знаешь, что ничего не изменилось.
– Я вижу сам!
– Что ты видишь?
– То, что вижу.
– Ничего ты не видишь! – досадливо сказала Саша и пошла к двери.
Виталий ее вернул:
– Так ты меня гонишь?
– Никто тебя не гонит.
– Но ты меня не любишь?
– Позволь мне сейчас не отвечать на этот вопрос. Виталий Павлович бросил на пол с треском неразбиваемую пепельницу и прокричал:
– Прощайте, я еду. Вы меня выгнали!
Сашенька пожала плечами и вышла.
Виталий бросился за ней, рванул дверь, но столкнулся нос к носу с Поликсеной, несшей целый ворох скроенной материи.
– Вам что угодно? – спросил он, очевидно не узнавая портнихи.
– Я к Александре Львовне, – пролепетала та, роняя свою ношу.
– Ее нет, и меня скоро не будет совсем, совсем; уеду от вас, живите, как знаете.
Сочтя эти фразы за приглашение к разговору, Поликсена участливо и робко молвила, моргая глазами:
– Зачем же вам уезжать, Виталий Павлович?
– Приходится, – трагично произнес тот, садясь к окну; видя, что Поликсена молчит, он повторил с добавлением: – Приходится, когда жена выгоняет.
– Может ли это быть? – воскликнула портниха, всплеснув руками.
– Выходит, что может быть, – пожав плечами, произнес Виталий и, помолчав, прошептал: – Куда я денусь?
Поликсена, осмелившись, наклонилась к нему и тоже шепотом посоветовала:
– К сестрице, Клавдии Павловне.
– Ее здесь нет, она в деревне.
– В деревню, – более оживленно подсказала девушка…
Но Виталий Павлович пропустил как-то мимо ушей ее шепот и вдруг, взяв Поликсену за обе руки, спросил:
– Вам жалко меня, Поликсена?
– Еще как жалко-то! Мне и барыню жалко.
Не дослушав конца, Виталий воскликнул, будто его осенила внезапная мысль.
– Я перееду на время к вам!