– Как бы ты к нему ни относилась, все-таки меня удивляет не бессердечие, но какое-то отсутствие простого любопытства к судьбе собственного твоего мужа.
– Я знала, где и что он, и потом я была уверена, что ничего ужасного с ним не случится.
– Конечно, это очень удобно иметь такую уверенность. Сашенька пожала плечами и прибавила, пропустив замечание Клавдии мимо ушей:
– Так я жду вас завтра. Я думаю, что Виталий не будет делать затруднений и глупостей, раз ты будешь с ним. К сожалению, я не умею, да, по правде сказать, не имею и особенного желания быть чьей-либо нянькой, хотя бы и своего супруга.
И вышла в гостиную, где давно уже бренчали на рояле и слышался смех мужчин. Клавдия, проходя мимо неплотно притворенной двери, слегка поморщилась и сказала:
– У тебя гости, Саша?
– Нет, никого особенного, все – свои.
Виталий Павлович отчасти был доволен, что приезд сестры положил конец уже наскучившему ему пребыванию в мастерской Кузьмы Тихоновича. Кроме того, при появлении свежего человека воспоминание о жениной обиде с новой силой всплыло в его уме и стало терзать чувствительное сердце, доставляя в то же время удовольствие новых признаний, излияний и жалоб.
Впрочем, весь этот поток Клавдия Павловна пресекла вначале, сказав, что ей все известно, что все устроилось и чтобы он собирался ехать сейчас же с нею. Брат изобразил на лице страдание, смешанное с испугом, и воскликнул:
– Опять возвращаться туда, откуда меня выгнали? К этой жестокой и бессердечной женщине? Это ужасно! Я все простил ей, я не сержусь на нее, но тем не менее это ужасно! Но раз ты думаешь, что так нужно, я готов, я готов…
– Да, так нужно, разумеется.
– Собираться мне нечего: все мое со мною, – сказал Виталий, горестно улыбаясь, поклонился, даже в пояс, Кузьме и Поликсене, надел пальто и калоши и, печально оглядев комнату, окна, занавеску сундучного отделения, вышел, вздохнув, вслед за сестрою.
У Сашеньки гости уже поразошлись, и оставались только Рудечка, Графов да еще два-три молодых человека.
Все сидели за кофе в гостиной, кто-то играл «Осенний сон», Рудечка философствовал, а юноша стоял за креслом хозяйки и таял, краснея, улыбаясь в чашку и слегка наклоняя свой стан.
Появление новых посетителей не вызвало ничьего удивления; Сашенька была тактична сделать вид, будто она только вчера виделась с мужем, остальные, вероятно, не особенно замечали его отсутствие за последние дни, так что Клавдия Павловна облегченно вздохнула и, посидев немного, сказала тихонько, наклонясь к хозяйке:
– Я уйду, Саша. Собственно говоря, моя миссия окончена, а я небольшая любительница таких собраний, – ты сама, знаешь.
– Я тебе очень благодарна, поверь, – ответила belle soeur и поцеловала ее в щеку.
Только Рудечка заметил:
– А давно вас не видать было, Виталий Павлович. Уезжали, что ли, куда?
– Я? – отозвался растерянно спрошенный, но жена прервала его, сказав громко:
– Виталий гостил несколько дней у сестры. В городе так устаешь. Я и сама рада бы куда-нибудь удалиться «под сень струй».
– Неужели мы вам так надоели? Надеюсь, не solo, а с кем-нибудь из нас? – послышались вопросы, но хозяйка, сморщив носик, сказала, досадливо обращаясь к соседу:
– Это ужасно, Рудечка, какие пошлые глупости они говорят! Отчего это?
– Вероятно, не от недостатка этих двух качеств.
После ухода гостей, не торопившихся удалиться, Виталий и Сашенька остались еще сидеть в накуренной гостиной, где пахло коньяком и мандаринами. Некоторое время они молчали: он – сидя, где сел с самого начала, она – ходя по комнате, руки за спину. Неизвестно, долго ли продолжалось бы это занятие, если бы не вошел лакей принять чашки.