я фамилий, он нес на себе все признаки вырождения, но отличался стойкостью и гордым нравом. Ножка его была длинна и тонка, шляпку объели улитки - да она и без того выросла кривобокой. Иней, покрывший шляпку ночью, растаял, и по грибу стекала кристальная вода. Зимородок лизнул - сладкий винный вкус мгновенно согрел язык и небо. Гриб был сорван и подложен в чай. Барон проглотил питье, заметив при этом, что совершенно согрелся и взбодрился и готов идти дальше. Глаза у него заблестели и сделались как будто менее плоскими. Теперь он замечал вокруг разные разности, а не только акры пригодного для разработки торфа. Он даже остановился, когда мимо по воздуху медленно проплыла паутина с сидящей в центре эльсе-аллой. Обернутое сверкающей нитью тельце красиво изгибалось, на маленьком личике играла веселая улыбка. Десятки белых косичек, уложенных на голове самыми причудливыми петлями, переливались на солнце. Эльсе-алла ловко управляла полетом, вытягивая то одну, то другую нить, и, озорничая, сделала круг над головой барона, после чего улетела, подхваченная попутным ветром. - Кто это? - спросил Эреншельд. Зимородок сделал удивленное лицо: - О ком вы, барон? Здесь никого нет, кроме нас с вами. - Странно, - пробурчал Эреншельд, с подозрением поглядывая на Зимородка. К вечеру, едва только между кочками начали появляться подушечки тумана, барону стало совсем худо. При этом барон, казалось, не вполне понимал, что это с ним такое происходит. От жара, волнами ходившего в теле, окружающий мир воспринимался им совершенно в новом свете. По деревьям пробегали разноцветные блики, время от времени в поле зрения попадал какой-нибудь яркий лист с резными краями. Он производил на барона особенно сильное впечатление и долго потом не покидал его мыслей. Лес был полон красок и звуков. Красота внезапно напала на Эреншельда со всех сторон, изумила его и окончательно лишила сил. Зимородок водил его по болоту, стараясь не забредать в чащобу, где жесткие ветки сгрызли бы барона до костей, а сам все думал: где бы им остановиться на ночлег. Безумием было спать под открытым небом сейчас, осенью. Эреншельд поражал следопыта все больше и больше: не жаловался, ни в чем не обвинял, не давал советов. В конце дня опять вручил три гульдена. - Скажите, - обратился барон к Зимородку, пока тот укладывал деньги в кошель, - много ли в здешних лесах браконьеров и опасны ли они? - Как и везде, - уклончиво отозвался тот. - Я к тому, что вон там, кажется, какие-то огни, - пояснил барон. Зимородок вскинул голову, охваченный сильным мгновенным предчувствием. Впереди действительно горел огонек. Но это было не пламя костра - горело слишком ровно. - Окно, - пробормотал Зимородок. - Там какой-то дом. Он стоял, расставив длинные ноги в замшевых сапогах со шнуровкой, - лихой следопыт, знаток непроходимых болот, - и недоуменно оглядывался по сторонам. Нет, не мог он сбиться с дороги настолько, чтобы вывести нового барона к потаенному охотничьему домику - логову Старых Пьяниц. Это, братцы мои, совсем в другой стороне. И однако же домик между деревьями стоял, окошко в нем светилось - и вдобавок ветер донес ни с чем не сравнимый дух печного дыма. - Иллюзии так не пахнут, - сказал Зимородок сам себе. Барон был болен и даже не догадывался, насколько серьезно. Даже если в избушке засели злые браконьеры, лучше уж сдаться на их милость, чем провести вторую ночь на холодной земле. И Зимородок, приняв такое решение, зашагал прямо на огонек. Избушка словно обрадовалась приближению неожиданных гостей и почти сразу проступила между стволами. Можно было подумать, что она двинулась навстречу путникам, желая поскорее распахнуть перед ними двери. Зимородок остановился. Домик был теперь очень хорошо виден. Отродясь не имелось в здешних краях такого домика. И тем не менее он стоят - и именно тут - и, более того, выглядел очень старым, на треть вросшим в землю. Большие бревна, из которых он был сложен, почернели; крупные щели между ними недавно заткнуты белыми космами свежего мха. Мох свисал повсюду длинными прядями; иные были заплетены в косицы и украшены бантом из травы, другие разлохмачены, а по одному важно разгуливала маленькая длинноклювая птичка. Из окошка изливался гостеприимный желтый свет, а за низенькой дверью угадывались тепло и запах печи и овчины. Устоять перед таким искушением Зимородок, естественно, не смог. Он постучал и вошел, а барон Эреншельд, не раздумывая, двинулся вслед за ним - и оба замерли на границе темных длинных сеней и большой комнаты, перегороженной в двух местах низкими черными балками. В комнате жарко пылала печь, возле которой имелась целая поленница дров, предназначенных на убой. Смолистые поленья точили липкие слезы, а огонь клацал с веселой кровожадностью и все шире разевал свою оранжевую пасть. На большом столе стоял огромный, чуть меньше бочонка, чайник, покрытый толстым жирным слоем копоти. Его носик горделиво изгибался, как лебединая шея с разинутым клювом, а ручка была, для удобства, обмотана лоскутом ткани, тоже в пятнах сажи. За столом, среди чашек, огрызков печенья, рыбных костей, хлебных корок, сморщенных моченых яблок и щепоток сфагнума в кисло-сладком рассоле сидели трое троллей и играли в карты. Зимородок сразу понял, что это тролли, потому что водил знакомство с Мохнатой Плешью и знавал даже его отца; что до барона, то он поначалу ничего не понял, потом удивился, но после краткого раздумья принял благоразумное решение ничему не удивляться - и тотчас последовал ему. Тролли были очень носаты, обладали значительным количеством бородавок (что у некоторых племен считается признаком красоты) и огромными заостренными ушами. Их одежда, расшитая бусинами и косточками различных животных, отороченная мехом и бахромой, источала острый хорьковый дух. Вообще же все трое пребывали в очень хорошем настроении, несмотря на то, что у одного имелся под глазом свежий фонарь, а у второго левое ухо совсем недавно сделалось ощутимо крупнее правого и тихо мерцало трагическим багрянцем; но все это лишь потому, что они плохо мухлевали в карты. Тут задергал носом один из них и сказал: - Люди! Все трое побросали карты и развернулись носами к Зимородку и его подопечному. Зимородок вежливо поклонился и молвил так: - Мир этому месту и благоволение болота его обитателям. Да пребудет с вами благорастворение его пузырей! Носы одобрительно покачались в воздухе, потом старший из троих ответил: - Порог ногам, балка макушке, котелок для пасти, скамья - для задницы. Входи, брат! Кто это при тебе? - Мягкого тебе сфагнума, - еще вежливее отозвался Зимородок, - а братьям твоим сладкой гонобобели! Это барон Эреншельд, новый владелец здешнего торфа. - Хо! Хо! - взревел другой тролль. Его темно-рыжие волосы топорщились из-под платка, повязанного узлом назад, а на шее висела связка куничьих хвостов и лапок. - Слыхали! Слышь, брат Сниккен, барон пожаловал! - Добрый вечер, - невнятно выговорил барон. - Бокам лежанка, брюху буханка, спине - овчинка, балде - мякинка! - закричал тролль, которого называли брат Сниккен. - - Барон, да ты весь горишь! Лечь тебе надо, лечь! - Это правда, - сказал Зимородок, делая шаг вперед. - Как бы не уморить нам барона до смерти, господа мои и братья, ведь он нешуточно простудился минувшей ночью. - Я совершенно здоров! - неожиданно твердым голосом проговорил Эреншельд и склонил голову в четком поклоне. Перед глазами у него то плыло, то вдруг замирало. Разум время от времени вообще переставал воспринимать происходящее, оставляя своего обладателя наедине со странными образами. - Оно и видно! - завопил брат Сниккен, подпрыгивая на лавке. - А иди-ка сюда, барон, откушай малость, да полезай на печку! - Меня тошнит, господа! - еще более твердо произнес барон. - Видали? - развел руками Зимородок. И вот уже барона поят крепким чаем с дымком и запахом шишек, а после препровождают на лежанку и закутывают в лохматое, заплатанное одеяло, которое время от времени оживает и принимается углом, как лапой, чесать одну из заплат. Тем временем Зимородок (теперь уже брат Зимородок) сидит с троллями за столом, проигрывает им в карты баронские гульдены и ведет поучительные беседы. - А скажи вот, брат Хильян, - спросил он у того, что был с подбитым глазом, - как это вышло, что ваш распрекрасный дом оказался в наших краях? Отродясь я не видывал такого превосходнейшего дома! Брат Хильян снисходительно рассмеялся. Глядя на него, и остальные засмеялись тоже. - Ты, брат Зимородок, многого еще на болотах не видел. Это Гулячая Избушка. Слыхал про такую? - Гулящая? - переспросил Зимородок. Брат Хильян оскорбился. - Это сестра твоя - гулящая, - сказал он, - а наша избушка - Гулячая. Потому что гуляет где ей вздумается. Ее называли еще Бродящая, но нам не нравится. Гулячая - как-то нежно. Как «гули-гули». И Зимородок узнал, как в начале времен та самая Мировая Курица, что снесла первое в мире Яйцо, была поймана и разрублена на части Грунтором-Мясожором, Отцом всех Великанов, и этот Грунтор извлек из ее утробы множество маленьких недоразвитых яичек. - И знаешь, что он с ними сделал? - спросил брат Сниккен. Зимородок не знал. Грунтор-Мясожор отнес их в Первозданный Лес и оставил там на Солнечном Пригорке. И когда Первородное Солнце озарило их лучами, то они быстренько покрылись скорлупой и оттуда по прошествии времени вылупились… - Цыплята? - сказал Зимородок. На него замахали руками, а брат Хильян презрительно высморкался. Потому