«Я верю в творящего Бога…»
Я верю в творящего Бога,
В святые заветы небес,
И верю, что явлено много
Безумному миру чудес.
И первое чудо на свете,
Великий источник утех –
Блаженно-невинные дети,
Их сладкий и радостный смех.
«Он тёмен и суров, – и взор его очей…»
Он тёмен и суров, – и взор его очей,
Пугая чистых дев и радостных детей,
Прельщает зрелых жён, и отроков порочных
Тревожит в сонной мгле мечтаний полуночных.
В очах его тоска, и бледен цвет лица.
Потупит очи он – похож на мертвеца.
Черты его лица смешны и безобразны, –
Но им волнуют жён и отроков соблазны.
«Она зарёй ко мне пришла…»
Она зарёй ко мне пришла, –
Взглянула, засияла, –
Лаская нежно, обняла
И долго целовала.
И повела потом она
Меня из дома рано,
Едва была озарена
Туманная поляна.
И всё пред нею расцвело,
И солнце восходило,
И неожиданно светло
И весело мне было.
Она показывала мне
На небе и в долине,
Чего я даже и во сне
Не видывал доныне.
И улыбаясь, и дивясь,
Она ко мне склонилась.
Заря в лице моём зажглась,
И сердце быстро билось.
Её созвучные слова
Мне слушать было ново.
Шептали что-то мне трава,
И воздух, и дуброва.
Ручьи у ног моих текли,
И звучно лепетали,
И вихри пыльные вдали
Кружились и плясали.
И весь лежащий предо мной
Под солнцем круг огромный
Едва лишь только пред зарей
Возник из ночи тёмной.
Приди опять ко мне скорей!
Ты мне всего желанней.
В просторы новые полей
Веди порою ранней,
Чтобы опять увидеть мне
На небе и в долине,
Чего в окрестной стороне
Я не видал доныне.
«Окно царица-небылица…»
Окно царица-небылица
Открыла в тереме своём.
Мелькнула быстрая зарница,
И прокатилась колесница.
Её возница – дальний гром.
Наводит птичий грай истому,
Докучный грай вороньих стай.
О, поспешай, как птица, к дому,
Гробниц и лиц не замечай.
«Любит ночь моя туманы…»
Любит ночь моя туманы,
Любит бледный свет луны,
И гаданья, и обманы,
И таинственные сны.
Любит девушек весёлых
Вдруг влюбить в свою луну,
И русалок любит голых,
Поднимающих волну.
И меня немножко любит, –
Зазовёт меня к луне,
Зацелует, и погубит,
И забудет обо мне.
«Давно стараюсь, и напрасно…»
Давно стараюсь, и напрасно,
Поработить себя уму.
Смиряться сердце не согласно,
Нет утоления ему.
А было время, – простодушно,
Хоть и нелепо, жизнь текла,
И сердцу вольному послушна
Мысль раболепная была.
Ты втайне зрела, возрастала,
Ты извивалась, как змея, –
О, мысль моя, ты побывала
На всех просторах бытия.
И чем меня ты обольстила?
К чему меня ты увлекла?
Ты ничего мне не открыла,
И много, много отняла.
Восходит солнце, как и прежде,
И светит нежная луна,
И обаятельной надежде
Душа бессмертная верна,
И ясен путь мне, путь мой правый,
Я не могу с него свернуть, –
Но неустанно ум лукавый
Хулит единый правый путь.
О, если б бурным дуновеньем
Его коварство разнесло
И всепобедным вдохновеньем
Грозу внезапную зажгло!
О, если б огненные крылья!
О, если б в буйстве бытия,
Шипя от злобы и бессилья,
Сгорела хитрая змея!
«В его саду растёт рябина…»
В его саду растёт рябина.
В его дому живёт кручина.
На нём изношенный кафтан.
Глаза окутаны туманом,
Как будто налито шафраном
Лицо, и согнут тощий стан.
Надежда милая убита,
И что от бед ему защита?
Терпеть судьба ему велит.
Перед его печальной хатой,
Враждебной властию заклятой,
Рябина горькая стоит.
«Чего недоставало…»
Чего недоставало
Судьбе моей доныне,
Отныне близко стало,
И ярко засияло
В моей немой пустыне.
На россыпях песчаных
Цветут внезапно крины,
И в одеяньях рдяных
Гонцы из стран багряных
Примчались на долины.
«Какая тягостная встреча!..»
Какая тягостная встреча!
Какая грусть и суета!
Зачем, судьбе противореча,
Ты всё борьбою занята?
Нерасторжимы эти звенья.
Тебе навеки быть рабой.
Лежат же тяжкие каменья
Покорно в гулкой мостовой, –
Не прекословят же ступени,
Когда, всходя от сени к сени
Иль нисходя, по ним идут, –
Не прекословит лист дрожащий,
Когда рукою злой и мстящей
Его с другими с ветки рвут.
О, покорись, пока не поздно,
Пока не минул ясный день,
Пока на дол не пала грозно
Всеусмиряющая тень.
«На улицах пусто и тихо…»
На улицах пусто и тихо,
И окна, и двери закрыты.
Со мною – безумное Лихо,
И нет от него мне защиты.