«Печальный ангел земле принёс…»
Печальный ангел земле принёс
И розы крови, и жемчуг слёз.
Печальный ангел, зловещий взгляд!
Ты здесь не медли, – вот твой наряд.
Надень из злого земного ткань
Ты сам, – а нам сердец не рань.
Из роз кровавых надень венок, –
С тобой, не с нами разящий рок.
И жемчуг в бармы свяжи, сплети,
И в Божье небо лети, лети.
«Кто на воле? Кто в плену?..»
Кто на воле? Кто в плену?
Кто своей судьбою правит?
Кто чужую волю славит,
Цепь куя звено к звену?
Кто рабы и кто владыки?
Кто наёмник? Кто творец?
Покажите, наконец,
Сняв личины, ваши лики.
Но, как прежде, всё темно.
В душных весях и в пустыне
Мы немотствуем и ныне,
Цепь куя к звену звено.
Нет великого Владыки.
Празден трон, и нем дворец.
Опечаленный творец
Дал личины, отнял лики.
«Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре…»
Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре,
Что зеленело на просторе,
Замкнулось в тесный круг.
Мерцает взор зелёный, изумрудный, –
Мне кажется, что феей чудной
Прокинешься ты вдруг.
Уже не дева ты, – Зелёная царица,
И смех твой – звон ручья,
И взор зелёный твой – лукавая зарница,
Но ты – опять моя.
И как бы ты в траве ни затаилась,
И чем бы ты ни притворилась,
Сверкая и звеня, –
Везде найду тебя, везде тебя открою,
Зеленоглазая! Ты всё со мною,
Ты вечно для меня.
«Я к ней пришел издалека…»
Я к ней пришел издалека.
Окрест, в полях, прохлада.
И будет смерть моя легка
И слаще яда.
Я взоры тёмные склонил.
В траву роса упала.
Ещё дышу. Так мало сил.
Так жизни мало.
Туман восходит, – и она
Идёт, так тихо, в поле.
Поёт, – мне песнь её слышна, –
Поёт о воле.
Пришёл. Она ко мне близка.
В её очах отрада.
И смерть в руке её легка
И слаще яда.
«Зачем жемчуг-роса в траве?..»
Зачем жемчуг-роса в траве?
Зачем янтарь-луна ясна, бледна?
Из леса фея вышла. Не одна.
Но сколько их? Одна иль две?
Ночной ли рой прозрачнокрылых фей
Свивает мглу в волшебный круг,
И синих сколько в нём зарниц-очей?
И кто бы смел считать подруг?
Им счёта нет, – одна иль сто, –
И блещет свет, и плещет смех.
Но кто со мной в долине той? Никто
Дневной ночных не ведает утех.
«Белый мой цветок, таинственно-прекрасный…»
Белый мой цветок, таинственно-прекрасный,
Из моей земли, из чёрной ты возник,
На меня глядишь ты, нежный и безгласный,
И понятен мне безмолвный твой язык.
Ты возник из тьмы, моей мечте навстречу,
Ты зовёшь туда, откуда вышел ты, –
Я твоим вещаньям не противоречу,
К твоему дыханью наклонив мечты.
«День сгорал, недужно бледный…»
День сгорал, недужно бледный
И безумно чуждый мне.
Я томился и метался
В безнадёжной тишине.
Я не знал иного счастья, –
Стать недвижным, лечь в гробу.
За метанья жизни пленной
Клял я злобную судьбу.
Жизнь меня дразнила тупо,
Возвещая тайну зла:
Вся она, в гореньи трупа,
Мной замышлена была.
Это я из бездны мрачной
Вихри знойные воззвал,
И себя цепями жизни
Для чего-то оковал.
И среди немых раздолий,
Где царил седой Хаос,
Это Я своею волей
Жизнь к сознанию вознёс.
«Благословляю сладкий яд…»
Благословляю сладкий яд
В моей росе благоуханной.
Чаруя утомлённый взгляд
Мечтой о родине желанной,
Цветок, струящий сладкий яд,
Обвеян дрёмою туманной,
И если яд разлит в росе,
В его слезе благоуханной,
И утешение в красе
Безумной и внезапно странной,
Благословен в его росе
По воле сладостно избранный.
В его отравленной росе
Благословляю жребий вольный.
К его таинственной красе,
Безумно злой и безглагольной,
Я устремляю думы все
В моей задумчивости дольной.
И тихо наклоняюсь я,
Грустя в задумчивости дольной,
К последним склонам бытия,
К пределам жизни своевольной.
Вот, жизнь безумная моя,
Сладчайший яд для смерти вольной.
«Мой друг, любовь неслышная…»
Мой друг, любовь неслышная,
К тебе любовь моя,
Нетканая, непышная
Одежда белая моя.
Она – моя…
Широкой тканью бытия
Невидная, неслышная,
Она всегда моя.
Звенят ли струи у ручья,
Поёт ли пташка вольная, –
Струя – Моя, и песнь – Моя.
Вся жизнь, и горняя, и дольняя,
Вся жизнь – Моя,
И потому она твоя.
Бессмертно безглагольная,
Всегда Твоя, везде – Моя.