Я осмеянный шел из собрания злобных людей,
В утомлённом уме их бесстыдные речи храня.
Было тихо везде, и в домах я не видел огней,
А морозная ночь и луна утешали меня.
Подымались дома серебристою сказкой кругом,
Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом,
И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня,
Навевая мечты, утешали тихонько меня.
Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня,
Я по упицам шёл, очарованный полной луной,
И морозная даль, серебристой своей тишиной
Утишая тоску, отзывала от жизни меня.
Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег,
Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег,
И, в пустынях небес тишину ледяную храня,
Облака и луна отгоняли тоску от меня.
«Мельканье изломанной тени…»
Мельканье изломанной тени,
Испуганный смертию взор.
Всё ниже и ниже ступени,
Всё тише рыдающий хор.
Нисходят крутые ступени,
Испуган разлукою взор.
Дрожат исхудалые руки,
Касаясь холодной стены.
Протяжным стенаньем разлуки
Испуганы тёмные сны.
Протяжные стоны разлуки
Дрожат у холодной стены.
Под чёрной и длинной вуалью
Две урны полны через край…
О песня, надгробной печалью
Былую любовь обвевай!
Отравлено сердце печалью,
Две урны полны через край.
«Уйди, преступный воин!..»
«Уйди, преступный воин!
Ты больше недостоин
В сраженьях с нами быть,
Копьё ломать в турнире,
И на весёлом пире
Из общей чаши пить».
Идёт он, восклицая:
«За что напасть такая?
Я ложно осуждён!»
И слышит рёв проклятий
Его былых собратий,
И смех пажей да жён.
Как рыцарь осуждённый,
Надменных прав лишённый,
Без шлема и без лат,
От буйного турнира, –
От радостного мира
Иду, тоской объят,
И сам себе пеняю,
Хотя вины не знаю,
Не знаю за собой, –
Зачем в турнир весёлый,
Надев доспех тяжёлый,
Пошёл я за толпой.
Возвращение
Медлительные взоры к закату обращая,
Следя за облаками и за полётом птиц,
Сидела при дороге красавица лесная, –
И зыблилась тихонько, мечту и тень роняя
На смуглые ланиты, густая сень ресниц.
Она припоминала в печальный час вечерний
Таинственные дали, – родимые края,
Где облако понятней, где роща суеверней, –
Куда, былая фея, любовию дочерней
Влеклась она, страдая и грусть свою тая.
Был день: презревши чары и прелести ночные,
С жезлом своим волшебным рассталася она,
Венок благоуханный сняла с чела впервые,
И, как простая дева, в обители простые
Вошла, и человеку женою отдана.
На дальнем горизонте синеющей чертою
Виднелся лес дремучий, – то лес её родной…
Туда она глядела вечернею зарёю, –
Оттуда к ней домчался с призывною тоскою
Лазурный тихий голос: «Вернись, дитя, домой».
И в голосе далёком ей слышалось прощенье,
Она улыбкой тихой ответила на зов,
С людьми не попрощалась, оставила селенье
И быстро тенью лёгкой исчезла в отдаленье…
Влекла её в отчизну дочерняя любовь.
«Насытив очи наготою…»
Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.
Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.
Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы.
Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.
Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.
Затмилось злобное гоненье,
Хула свиваясь умерла,
И было – старцев поклоненье,
Восторг бесстрастный и хвала.
«Детский лепет мне несносен…»
Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин.
Я хочу под тенью сосен
Быть один, всегда один, –
Чтоб пустынно восходило
И катилось надо мной
Безответное светило,
Змей безумно-золотой, –
Чтоб свободный и пустынный
Веял ветер всех сторон,
Погружая душу в длинный,
Безразгадно-вещий сон.
Чтоб никто не молвил слова
Ни со мной, ни обо мне,
Злым вторжением былого
В беспредельной тишине, –
И когда настанет время
Беспробудно опочить
И томительное бремя
С утомленных плеч сложить, –
Чтоб никто моей пустыней
С тихим пеньем не ходил,
Чтоб не плавал ладан синий
Вкруг колеблемых кадил.
«Много было вёсен…»
Много было вёсен, –
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна.
Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы,
Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.
«Безжизненный чертог…»
Безжизненный чертог,
Случайная дорога…
Не хочет жизни Бог, –
Иль жизнь не хочет Бога?
Опять встаёт заря,
Колышутся туманы,
И робко ждут Царя
Томительные страны.
Но лютый змий возник,
И мечет стрелы злые,
И грозен мёртвый лик
Пылающего змия.
Для смерти – здесь чертог,
Для случая – дорога.
Не хочет жизни Бог,
И жизнь не хочет Бога.