Королевский статут. Элегантный ритор и светский философ Мартинес де ла Роза считал себя в силах дать Испании окончательную конституцию и, следуя образцу французской хартии 1814 года, обнародовал 10 июля 1834 года Королевский статут. Этим статутом учреждались две палаты: верхняя — палата пэров (Estamento de proceres), состоящая из грандов и известного числа членов, пожизненно назначаемых королем, и нижняя — палата депутатов (Estamento de procuradores), являвшаяся представительницей провинции. Обе они должны были вотировать бюджет и законы, вносимые на рассмотрение короной. Заседания палат публичные, личность пэров и депутатов неприкосновенна. Мартинес де ла Роза предоставил самим палатам решить вопрос о способе голосования при избрании депутатов.
Королевский статут представлял собой в общем громадный шаг вперед, но со смерти Фердинанда произошли такие значительные сдвиги в общественном сознании, что создание Мартинеса было признано не чем иным, как странной и неудобоваримой смесью разнородных элементов. С этих пор за Мартинесом упрочилось в Мадриде прозвище пирожника (paste-lero). Кортесы открылись 24 июля при самых дурных предзнаменованиях. Правда, 22 апреля министерство заключило так называемый четверной союз с Англией, Францией и Португалией. Но дон-Карлос, изгнанный из Португалии, инкогнито проехал через всю Францию и 12 июля достиг главной квартиры Зумалакарреги в Элйзондо. В Мадриде в это время свирепствовала холера. Толпа, поверив нелепым слухам, будто иезуиты отравили колодцы, разграбила несколько монастырей. Как раз накануне открытия сессии кортесов был обнаружен заговор либеральной партии; многие эмигрировали. Депутаты обнаружили большую неопытность и очень скоро показали, что вовсе не намерены церемониться с Королевским статутом; они представили правительнице петицию о правах, скопированную с французской декларации 1789 года. Испанская казна была почти пуста, а кредит был подорван с тех пор, как Фердинанд VII отказался признать долг по займу, заключенному кортесами. Граф Торено пробавлялся паллиативными мерами и лишь с большим трудом выпросил у парижского банкира Ардуэна аванс в 100 миллионов франков. Организация национальной гвардии дала радикальной партии точку опоры и тем самым еще усилила затруднительное положение кабинета, который едва не был свергнут 15 января 1835 года военным мятежом. Генерал-капитан Мадрида был убит мятежниками, которые сумели добиться почетной капитуляции и вышли из Мадрида с оружием и знаменами, чтобы соединиться с северной армией.
Спустя пять месяцев (7 июня) Мартинес де ла Роза, потеряв всякую надежду на успех, уступил пост президента совета графу Торено. Последнему удалось собрать некоторое количество вспомогательных войск: английский легион, французский иностранный легион и португальский отряд в 6000 человек; но в разных местах полуострова снова вспыхнули восстания. В Сарагоссе мятежники уступили лишь после сорокавосьмичасового боя. Барселона провозгласила конституцию 1812 года, и газета Трехцветное знамя (El escudo tricolor) поясняла: «Конституция — это значит: долой полицию, долой ввозные городские пошлины, долой налоги на соль». Генерал Басса, пытавшийся образумить повстанцев, был убит. Яростные бунты залили кровью Таррагону, Валенсию, Мурсию и Майорку.
Среди этого всеобщего брожения дон-Андресу Боррего и мадридскому генерал-капитану Кесада пришла неудачная мысль вызвать либеральную демонстрацию. Милиция составила петицию, которую делегаты вручили регентше, жиьшей в это время в Гранхе. На следующий день милиционеры, вооружившись, снова начали дефилировать по улицам, приветствуя конституцию 1812 года. Кесада, не решившийся идти так далеко и принявший это выступление за измену, бросился во дворец, испросил себе у министров полную свободу действий и собирался было двинуть королевскую гвардию против милиции, но в это время депутату Бельтрану де Лис удалось убедить милиционеров мирно разойтись по домам. Вместо того чтобы принять данный ему урок за предостережение, Торено решил действовать строгостью и объявил Мадрид на осадном положении. В ответ на репрессивные меры провинции восстали одна за другой. Вальядолид, Саламанка, Малага, Кадикс, Севилья, Гренада, Кордова, Ферроль и Корунья организовали у себя повстанческие хунты и требовали упразднения монастырей, возвращения покупателям имуществ, проданных с 1820 по 1823 год, свободы печати и созыва учредительных кортесов. На этот раз уже не могло быть сомнения: все крупные города Испании требовали уничтожения старого порядка.
Торено решил привлечь к себе на помощь дон-Хуана Альвареса де Меидизабаль, пользовавшегося репутацией необыкновенно талантливого финансиста. Но Мендизабаль отверг портфель министра финансов и согласился (14 сентября 1835 г.) только заменить Торено в качестве президента совета.
Мендизабаль. Первые действия нового министра были энергичны и ловки. Он вступил в переговоры с мятежными хунтами, и ему удалось их обезоружить. Лучшие генералы из умеренной партии были оставлены на своих постах, генерал-капитанами назначены были вожди либеральной партии: Мина, Квирога, Эспиноса, Лопес Баньос. Королевский декрет 11 октября 1835 года упразднил все монастыри, сохранив только три конгрегации: Escolapios, Filipinos и St. Juan di Dio. Выл объявлен созыв ополчения в 100 000 человек, вооружена национальная гвардия и основан Дом инвалидов. Однако Мендизабаль не решался нарушить Королевский статут и оставался в хвосте либеральной партии, вместо того чтобы решительно ее возглавить. Он добился у кортесов одобрения своих финансовых мероприятий и быстрого вотирования бюджета на 1836 год; но умеренные подали голос за прямое голосование и одноименные списки. Прогрессисты объявили это изменой, и Мендизабаль был вынужден распустить кортесы (27 января 1836 г.), не имея даже определенного избирательного закона для предстоящих выборов, потому что верхняя палата не успела утвердить новый закон.
Выборы происходили при полной анархии. В Сарагоссе и Барселоне были перебиты в тюрьмах заключенные там карлисты. Валенсия заставила своего генерал-капитана подать в отставку, в армии было полнейшее отсутствие дисциплины, а Мендизабаль не решался прибегнуть к слишком строгим мерам из боязни утратить свою популярность. В палате депутатов большинство принадлежало прогрессистам, но палата пэров сохраняла свой консервативный характер. На Мендизабаля тут же посыпались яростные нападки по поводу его финансовых мер и предпринятой им продажи имуществ духовенства. Чтобы восторжествовать над своими врагами, он задумал опереться в своей либеральной политике на могущественную поддержку Франции, по это вызвало со стороны оппозиции такие бешеные протесты, что Луи-Филипп поспешил отказаться от всякой мысли о вмешательстве. Мендизабаль, уже имевший против себя карлистов, радикалов и часть кортесов, в довершение всего сделал ошибку, оскорбив правительницу, которая и заменила его (15 мая 1836 г.) вождем умеренных — Истурисом.
Едва придя к власти, Истурис сделался мишенью для нападок прогрессивной партии. Одно время он намеревался перевезти правительницу и королеву в район северной армии и открыть кортесы в Бургосе под защитой ста батальонов. Но этот план разбился о мелочное сопротивление инфанта дон-Франсиско. Либералы восстали; Арагон, Эстрема-дура и Андалузия требовали конституции 1812 года; 3 августа вспыхнул страшный мятеж в Мадриде. Истурис ждал спасения уже только от Франции, как вдруг против него выступила и королевская гвардия.
Бунт в Гранхе. 12 августа, в 11 часов вечера, весь гарнизон Гранхи выстроился перед дворцом с кликами: «Да здравствует конституция 1812 года!» «Да здравствует королева!» Христина согласилась принять депутацию восставших солдат и после долгого и смелого сопротивления их требованиям приказала обнародовать конституцию. Дело было, казалось, уже улажено; но тут министерство прислало в Гранху военного министра, генерала Мепдеса Виго, с поручением вернуть солдат на путь долга. Это вызвало новый и гораздо более грозный мятеж; Христина снова уступила и призвала к управлению прогрессиста дон-Хозе-Марию Калатраву. Генерал Кесада, бывший генерал-капитан Мадрида, пал жертвой народной ненависти.
Военный мятеж в Гранхе привел к унижению правительницы и отдал Испанию в руки прогрессистов. Луи-Филипп был менее чем когда-либо склонен к вмешательству, и многие из умеренных начали смотреть на дон-Карлоса без прежнего отвращения. Никогда еще испанской свободе не грозила столь серьезная опасность, как в этот момент.