Однако инцидент, происшедший при обсуждении адреса в палате пэров, ясно обнаружил тайные замыслы Карла X. Князь Полиньяк, некогда страстно восстававший против хартии, счел нужным заявить, что, «по его мнению, французские государственные учреждения во всех отношениях примиряют силу и достоинство трона с разумной независимостью нации; поэтому он поступил согласно со своей совестью и убеждениями, обязавшись содействовать сохранению этих учреждений». Это было первым шагом по пути к министерской кандидатуре и как бы исповеданием принципов, рассчитанным на то, чтобы задобрить общественное мнение. В действительности же эта речь встревожила общество. Не менее опасным показалось и то обстоятельство, что во время голосования адреса в палате депутатов почти вся правая воздержалась, хотя текст адреса заключал в себе только выражение благодарности королю».
Законопроекты о коммунальном и департаментском управлении. 9 февраля Мартиньяк внес два законопроекта — о коммунальном и департаментском управлении. До сих пор, по системе, установленной во время Империи, все генеральные советы, как окружные, так и муниципальные, назначались правительством, строго опекавшим их. Мартиньяк считал необходимым привлечь народ к управлению его собственными делами и полагал, что коммунальные и департаментские собрания послужат своего рода школами для подготовки нового поколения политических деятелей. Прямое назначение должностных лиц королевской властью проект заменял избранием в особых избирательных коллегиях. Только мэры должны были назначаться прежним порядком. Оба проекта, на первых порах очень одобрительно встреченные депутатами левой, показались им недостаточно либеральными, когда дело дошло до прений. Себастиани, докладчик проекта о департаментских собраниях, предложил, по совету Гизо, существенные и логичные поправки и требовал, в частности, чтобы все парламентские избиратели являлись уже в силу этого факта членами департаментских и коммунальных избирательных коллегий. Далее он предлагал упразднить окружные советы. Мартиньяк отказался принять эти поправки, может быть, в надежде снова привлечь на свою сторону многочисленных роялистов, которые, несмотря на то что при Людовике XVIII настоятельно требовали выборной системы для организации советов, теперь принципиально отвергали ее как институт революционный и способный ослабить авторитет короля. «Демократия, — сказал Ла Вурдоннэ, — только и ждет результатов ваших совещаний, чтобы все захватить в свои руки». Мартиньяк отказался итти на компромисс еще и потому, что король, которого он с великим трудом заставил принять его проекты, без сомнения, не согласился бы ни на какую новую уступку. Но его старания были тщетны. Вопреки требованию министра палата решила поставить на обсуждение департаментский закон раньше муниципального и затем вотировала упразднение окружных советов. Результат голосования вызвал сильнейшее волнение. Министры оставили зал. Час спустя они вернулись с заявлением, что оба проекта взяты обратно. «Ведь я говорил вам, — воскликнул Карл X, когда Мартиньяк пришел испросить у него согласие на эту крайнюю меру, — с этими людьми ничего не добьешься!»
Отставка министерства Мартиньяка. Неудача, постигшая министров, доставила королю живейшее удовольствие, и он тотчас же принялся подыскивать им заместителей. Карл X решил оставить министерство Мартиньяка только до принятия бюджета на 1830 год. Однако, не дожидаясь даже закрытия сессии, он призвал в Париж князя Полиньяка, которого намеревался сделать главой нового министерства, вполне отвечавшего его идеалу. Со времени злополучной неудачи Мартиньяка у всех зародилось предчувствие, что готовится нечто важное, и это тревожное чувство было даже во всеуслышание высказано с трибуны генералом Ламарком: «Тысячи зловещих слухов циркулируют в столице и возбуждают смятение в департаментах. Боятся нового усиления гнета, считают возможными те нарушения хартии… те государственные перевороты, которыми нам грозят некоторые павшие министры, призывающие хаос, чтобы вернуться к власти. Уцелев в стольких кораблекрушениях, мы не желаем вновь искушать провидение. Печальный опыт слишком хорошо научил нас, что народы также умеют производить государственные перевороты». При характере Карла X подобные слова должны были только еще более раздражить его против либералов и расположить к крайним мерам.
Министерство Полиньяка. Сессия закрылась 31 июля 1829 года. 8 августа королевский ордонанс определил состав нового министерства: министром иностранных дел был назначен князь Полиньяк, военным — предатель 1816 года Бурмон[89], морским — адмирал де Риньи, внутренних дел — Ла Вурдоннэ, юстиции — Курвуазье, духовных дел и народного просвещения (эти два ведомства снова были соединены в одно министерство) — Монбель, финансов — Шаброль. Последний согласился принять портфель лишь под давлением короля. Хотя он и был сотрудником Виллеля, но понимал все же, какую большую ошибку делает правительство. «Если бы г. Мартиньяк жил в Китае, — сказал он князю Полиньяку, — следовало бы снарядить флот, чтобы доставить его оттуда».
Все понимали важность решения, принятого Карлом X. Меттерних писал 13 августа: «Перемена министерства имеет громадное значение. Все новые министры — роялисты чистой воды. Да и вообще это событие носит характер контрреволюции». Таково было общее впечатление: французы, без различия партий, увидели в этом решении начало контрреволюции. Газеты, роялизм которых стоял вне подозрений, тотчас напали на новое министерство в необыкновенно страстных выражениях. Бертэн писал в Журпаль де Деба: «Итак, снова порвана связь любви и доверия, соединявшая народ с государем. Опять двор с его закоренелой злопамятностью, эмиграция с ее предрассудками, духовенство с его ненавистью к свободе встали между Францией и королем». Задавшись вопросом, что сделают министры, чтобы противостоять ненависти, которую способны навлечь на них самые их имена, Бертэн продолжал: «Будут ли они искать опоры в силе штыков? Но штыки стали понятливы: они знают и уважают закон… Хартия обладает теперь престижем, о который разобьются все усилия деспотизма. Народ уплачивает миллиард, если закон у него этого требует, а приказы министра не вынудят у него и двух миллионов. Несчастная Франция! Несчастный король!» «Кобленц! Ватерлоо! 1815! — вот три принципа этого министерства, — писал он в другой раз[90]. — Давите и крутите это министерство сколько хотите, — вы не выжмете из него ничего кроме унижений, бедствий и опасностей!» За эти статьи Бертэн был приговорен в первой инстанции к штрафу в 500 франков и шестимесячному заключению; однако по апелляции его оправдали. Адмирал де Риньи, назначенный министром без предварительного запроса о его согласии, подал в отставку, чтобы не сидеть рядом с Бурмоном, и даже герцог Ангулемский сказал одному близкому человеку: «Это — авантюра, а я их не люблю: они никогда не приносили нам счастья».
Беспокойство Франции вполне оправдывалось прошлым Полиньяка и некоторых его сотрудников.
Мать князя Жюля де Полиньяка была ближайшей подругой Марии-Антуанетты; самая его фамилия стала непопулярной еще со времени революции. Будучи замешанным в заговоре Кадудаля и осужденным на смерть, Полиньяк избежал казни благодаря заступничеству Жозефины. В 1815 году он заявил протест против хартии и долго отказывался присягнуть ей. Связанный тесной дружбой с графом д'Артуа, князь при Людовике XVIII был одним из членов котерии, обосновавшейся в павильоне Марсан, а при Карле X — одним из инициаторов наиболее ненавистных мероприятий, между прочим — закона о праве первородства. На посту посла в Лондоне Полиньяк выказал себя довольно ловким дипломатом. Это был человек недалекого ума, самонадеянный, очень склонный к мистицизму, почти «духовидец»: он был убежден, что получает внушения непосредственно от святой девы, которая явилась ему и призвала на спасение Франции. Недавние заявления Полиньяка в пользу хартии, сделанные в палате пэров, никого не убедили и не изгладили воспоминания о его предшествующем отказе от присяги в 1815 году
Ла Вурдоннэ всегда выказывал себя пламенным ультрароялистом, ожесточенным врагом революции и отъявленным сторонником всевозможных реакционных мер. Что же касается Бурмопа, то никто не забыл его измены в 1815 году, — того, как утром в день сражения при Шарлеруа он бросил свою дивизию перед лицом неприятеля и перешел в прусскую армию.
89
В 1815 году перед битвой при Шарлеруа генерал Бурмон изменил Наполеону и перебежал в лагерь Блюхера. Блюхер отказал ему в личном приеме, заявив: «Передайте изменнику Бурмону, что я его теперь считаю собачьей нечистотой». — Прим. ред.
90
В Кобленце в годы революции сосредоточивалась армия эмигрантов и интервентов против Франции. Ватерлоо и вся эпопея 1815 года соединялись в умах французов с позорным изгнанием Бурбонов при появлении Наполеона с острова Эльбы и с еще более позорным их возвращением «в обозе союзников» после поражения императора. — Прим. ред.