Если вы натуральный беженец и живёте в одной комнате, то для настоящего светского файфоклока вы непременно должны придать вашему помещению элегантный вид: выбросить из пепельницы присохшие к ней косточки вишен, старые туфли засунуть подальше под кровать, а новые, наоборот, выставить около окошка — пусть сверкают. Умывальную чашку можно скрыть под небрежно развёрнутым японским веером. Словом — иногда самыми маленькими усилиями можно достигнуть потрясающих эффектов.
Между прочим, если у вас есть стул с расхлябанной ножкой, не стыдитесь и не прячьте его. Он вам сослужит службу: если к вам придёт очень важный гость, запрезирает ваш кекс и спросит, есть ли при вашей комнате salle de bain [50]— сажайте его немедля на этот стул. Он потеряет равновесие, брыкнёт ногой и попытается обратить всё в шутку. А вы улыбнётесь «с большой выдержкой» и скажете:
— Ах, пустяки, не стоит обращать на это внимание. Здесь мебель хотя и очень дорогая, но очень прочная.
Тогда он подумает, что сам сломал ножку, и сильно сконфузится. Тут берите его голыми руками.
Разговоры за файфоклоками нужно вести на самые светские темы, а вовсе не о том, что вас лично в данный момент больше всего интересует.
Допустим, ваша душа занята тем, что утром сапожник содрал с вас пятнадцать франков за новую подмётку. Как бы ни были вы полны этими переживаниями, говорить о них не следует, потому что все притворятся, что их такая мелочь никогда не интересовала, и даже не сразу поймут, кэс ке сэ, мол, подмётка.
Говорите об опере, о туалетах. Только не надо говорить непременно правду.
— В оперу не хожу — денег нет.
Или:
— Сегодня утром смотрю — ах! — на новом чулке дырка!
Это не то. Надо держать высокий тон.
— Французы не понимают даже Чайковского, как вы хотите, чтобы они претворили (непременно скажите «претворили», я на этом настаиваю) Скрябина?
Или так:
— Пакэн повторяется!
И больше ничего. Пусть все лопнут.
Если разговор очень вялый, вы можете легко оживить его, бросив вскользь:
— Видела вчера в церкви Анну Павловну. Какая красавица!
Тут-то и начнётся.
— Анну Павловна красавица? Ну уж это, я вам скажу…
— Анну Павловна харя.
— Она одевается недурно, но ведь она ужасна!
— Одета она всегда возмутительно! Я даже не понимаю, где она заказывает эти ужасы. Её выручает смазливое личико…
— Личико?! У неё муравьиный нос. Фигура только и выручает.
— Горбатая… Один бок…
— У неё три ноги…
— У неё скорее фигура смазливая, чем лицо.
— Характер у неё смазливый, а не фигура.
— Несчастный муж! Жена, кажется, продаётся направо и налево…
— Женщине шестой десяток, и вечно за ней хвост мальчишек.
— Очевидно, умная женщина. Раз ей шестьдесят лет, да ещё и урод она, и одевается скверно, так за что же ей платят?
— Анну Павловна умна? Вот уж разодолжили! Дура петая-перепетая.
— А много ли им нужно! Была бы хорошенькая мордочка.
— Да одевалась бы хорошо.
— Так, значит, она хорошенькая?
— Совершенная цапля, только коротенькая… Кривая.
— Ну вот! А вы говорите, продаётся. Сама всем платит.
— Что же — значит, богатая?
— Ломанного гроша нет. Я ей сама старую шляпку подарила.
— Так как же тогда? Чем же она платит?
— Ах, какая вы наивная! Уж поверьте, что на это найдётся.
— А на вид ей не более тридцати.
— Ах, какая вы наивная! Ей на вид все восемьдесят.
Это разговор специально дамский.
Для возбуждения мужских страстей вы вскользь бросаете:
— Интересно мнение большинства. Следует нам вообще объединиться, разъединиться или отъединиться?
Тут пойдёт.
В общем, эти разговоры, если их не сбивать, могут длиться часа три-четыре.
Но если вам захочется есть, то вы всегда можете мгновенно погасить энтузиазм толпы и элоквенцию ораторов простой фразой, произнесённой вполголоса:
— Ах, я и забыла! Меня просили продать тридцать билетов на благотворительную лотерею. И куда это я их засунула… надо поискать.
Ровно через полторы минуты ваша комната останется пустой.
Окурки, бумажки от конфет, сизый дым, огрызки печенья — унылые клочья былого файфоклока — унылые файфоклочья.
Последние крики на лестнице:
— Заходите!
— Позвоните!
— Шшш… не крие па сюр лескалье! [51]
Тоска