После получасовой обычной суеты, все притихли в ожидании. Какое-то, не испытанное еще, чувство волнения подкатило к горлу Павла: неужели, через несколько минут, он оторвется от этой земли, где более десятилетия провел, часто в смертельной битве за честь, за свободу, за жизнь? Внутри задрожало все, страшным великаном встало пред ним сомнение. Где-то в глубине души прозвучал тихий голос обличения: «Что же ты десяток лет прожил упованием на Господа, а оставшийся десяток минут, ослабел?…»
Павел посмотрел на Наташу, — с безмятежным спокойствием, она, прислонившись к мужу, терпеливо ожидала команды, осматривая, раскисшую от весенних солнечных лучей, ледяную гладь. Он хотел поделиться с ней нахлынувшим мучением, но при этой мысли стало стыдно, да и жалко омрачать ее безоблачное настроение. В душе, даже, немного возмутился: «Ну, как так можно, без волнения, переживать такие критические мгновения?!»
Сомнение опять придавило его и, сверкающим мечом, ударило по той золотой цепочке, какой они были связаны мечтами о родном Ташкенте, ставшем таким близким-близким.
— Внимание, внимание, — прозвучал металлический голос в рупор громкоговорителя, — к сведению пассажиров, отлетающих в Хабаровск: по метеорологическим условиям, Хабаровск не принимает, рейс откладывается на завтра.
Толпа людей уныло побрела по льду обратно в город, с ними вместе, самыми последними, шли Владыкины.
«Так тебе и надо — мысленно отрубил себе Павел, — и это тебе за твои сомнения. Бедный ты человек, разве ты забыл, что Бог Израиля, за его сомнения и ропот, вместо сорока дней обрек на 40-летнее скитание по пустыне, — продолжал он казнить себя мысленно. — Теперь терпи и бойся, а верить — так верь».
Дело приняло, действительно, серьезный оборот. Все зарегистрированные пассажиры дружно собрались на следующий день, просидели в ожидании три часа, но, увы — рейс был отложен и на сей раз. Так стало повторяться день за днем. Люди всякий раз прощались с близкими и родными, но к вечеру встречались вновь. Через неделю было объявлено по радио, что аэропорт, по непригодности, закрыт — это усилило волнение до предела. Павел с Наташей пребывали в усиленной молитве с постом, видя в этом особые испытания. В один из таких дней, бесцельного скитания, Владыкины еле брели в поселок. Наташа потихоньку жаловалась на трудности последних дней беременности и, придя, устало опустилась на свою койку. В это время вышел комендант поселка, выкликнул их фамилию и объявил Павлу, что его ищут и вызывают в управление.
Жаром обдало существо двух супругов. Кому было нужно официально вызывать человека, который был уже окончательно рассчитан и сидел, как говорят, «на чемоданах». Сомнений не было, по всей тактике, это могли делать только органы оперативной службы. Учитывая те допросы, какие велись в поселке, по поводу личности Владыкина, было трудно предполагать о чем-либо другом, кроме задержания или вообще ареста.
Наташа, дрожащей рукой, приготовила из остатков питания бутерброд с маслом и, отдав мужу, с тревогой сказала: «Будем надеяться на Господа Всемогущего».
Как ток, Владыкин ощутил в сердце поток Духа Святого и удивился, как Господь, после тех приступов сомнений, теперь, в этот критический момент, утвердил его незыблемым упованием.
— Есть Бог, милая моя, — обняв жену, выходя за поселок, утешил он ее, — это наш Бог, и Он будет Вождем нашим до конца.
За поселком, утаптывая снег, они остановились для молитвы. Наташа посмотрела мужу в глаза: они горели огнем уверенности в Боге, лицо отражало спокойствие. Поцеловав, она отпустила его напутствием:
— Не задерживайся, там!
В управлении пришлось провести Павлу время, до позднего вечера, в томительном ожидании, не зная причины вызова. Наконец, выяснилось, что, заинтересованные ими лица, потеряли их местопребывание и, получив ответ от Владыкина, отпустили его. Павел, возвращаясь, не шел, а летел, с желанием поскорее утешить Наташу. В инциденте он видел все ту же, испытывающую волю Божию; успокоился сам и спешил успокоить жену.
Наташа, конечно, не спала, хотя на часах была уже полночь, вскочила, обняв мужа трепетно и, получив от него успокоение, рухнула, обессилевшей, на кровать.
На следующий день, когда они все собрались, по обыкновению, в сооружении аэропорта, Наташа, в дополнение ко всему переживаемому, заявила: