Полярная летняя ночь не пощадила и Владыкина, так как и без того зияющие обрывы напрягали все нервы, а ночью они были еще выразительнее и таинственнее. А когда автомашина выбегала на вершины перевалов и стремительно опускалась вниз на крутых поворотах, Владыкин впервые ощутил, что это такое, когда у человека непроизвольно захватывает дыхание. «Это, действительно, дорога в ад — думал он. — И зачем нужно мне было ехать в такую пропасть?» — сожалел Павел, поминутно, судорожно хватаясь за упакованные веревки. Но для шофера, который проезжал, может быть, сотый раз, все эти виражи были отрезвляющими, разгоняющими дремоту.
Спустившись с последней крутизны в долину, путешественники услышали вдалеке удары в рельсу — в лагере шел развод.
Сквозь разрывы тумана Владыкин увидел, как, рассыпаясь цветастым бисером, от разнообразия в одежде и головных уборах, заключенные женщины из многолюдной толпы рассеивались по зеленеющей огородной глади. В воздухе огородная свежесть боролась с болотной прелью, встревоженной лучами восходящего солнца. Утренняя тишина нарушалась отдаленной девичьей стрекотней и воинственным комариным дзиньканьем.
Автомашина остановилась в полукилометре от поселка против охранного дивизиона, и капитан убедительно предложил Владыкину отдохнуть в их гостиной комнате после тревожной ночи. Но Павел, изыскивая всевозможные предлоги, искренне поблагодарив капитана ВОХР за оказанное расположение, рвался, как можно скорее, распрощаться.
Оставшись наедине с пробуждающейся природой, Павел трепетал от восторга при виде зеленеющих просторов, чего глаза его не видели уже многие годы. Владыкину казалось, что он не на Колыме, а где-то недалеко от своих родных Починок, что вот-вот на дорогу выбежит его сестренка, а за нею бабушка Катерина, по которой так соскучилась его душа. Из-за изгороди, совсем такой же, какую он видел на Починских задах, виднелись такие родные, свеженаметанные стога с пахучим сеном. Подле них, на прибрежном лугу, пестрело разномастное стадо коров с телятами.
Расплываясь в блаженной улыбке, при виде всего этого, Павел был уже готов признать, что это почти Починки, но тут все сменилось зловещим частоколом с натянутой поверху колючей проволокой, в котором он безошибочно узнал лагерь заключенных. К счастью, частокол скоро закончился типовым зданием кухни-столовой, на крыльце которой в белоснежном колпаке стоял мужчина-повар. Владыкин оказал на него самое доброе впечатление, и он, по искреннему расположению, любезно пригласил его в свою комнату, убедив, что самое правильное, если он в ожидании рабочего дня, после бессонной дороги, приляжет уснуть, что Павел сделал без малейшего сопротивления.
Проснулся юноша от громкого женского смеха, донесшегося из коридора в полуоткрытую дверь комнаты. Повар охотно рассказал ему о распорядке жизни в совхозе, расположении немногих административных и общественных зданий, предупредил о могущих возникнуть неприятных встречах и, не в силах удержать гостя для завтрака, вышел на крыльцо проводить его. Павел почему-то торопился. Выйдя на крыльцо, он был поражен совершенно неожиданным зрелищем. Гурьба за гурьбою, от лагерной вахты двигались навстречу ему женщины. В передней толпе шли развязной походкой, разодетые в самые модные шелковые дорогостоящие платья, буквально, красавицы. На мгновение юноша принял их за какое-то посольство из высшего круга, о чем читал только в романах. Но как глубоко было его разочарование, когда он услышал самую отборную лагерную остроту, какой они с хохотом обменивались с поваром.
Видя удивленное лицо Павла, повар пояснил, улыбаясь:
— Что, не видел еще таких? Здесь не то увидишь, — любовницы на добычу пошли. Вечером на пролетках их, еле живых спьяну, в лагерь свозить будут.
Владыкин не мог скрыть отвращения от такой неожиданной встречи и отвернулся. Но тут же увидел следующую толпу женщин. Эти, в противоположность первым, одеты были очень скромно, пожилые на вид, шли почти молча, и каждая из них имела небольшой сверток в руке.
— А это, парень, уже другие. Это бабы ученые, они идут на работу в контору, в больницу, в интернат. Тут из семей Зиновьева, Блюхера, Тухачевского, артистки… ну, сам знаешь, одним словом — враги! Они уж тут многие годы.
Для Владыкина это было такой неожиданностью, как будто он переселился совершенно в другой мир. Он заторопился, распрощался с поваром и направился в контору совхоза. В подъезде, на ступеньках его встретил худощавый пожилой мужчина с небольшой, редкой рыжей бородкой, в одежде заключенного. К нему Павел и обратился: