Если будет бой, то на этот бой мы пойдем смелыми декретами и ни капли не колеблясь. Это будет настоящий бой за социализм, не за догму, не за программу, не за партию, не за фракцию, а за социализм живой, за распределение хлеба между голодными сотнями тысяч, миллионами людей в передовых районах России, чтобы, когда хлеб есть, его взять и правильнее распределить. Повторяю: здесь у нас нет ни тени сомнения, что девяносто девять сотых крестьян, когда они правду узнают, когда декрет получат, проверят, примерят, когда скажут нам, как его надо исправить, и мы его исправим, эти ставки переделаем, когда они за эту работу возьмутся, когда приценятся к ее трудности практической, – эти крестьяне будут с нами и скажут: мы проявляем здоровый инстинкт всякого трудового человека, что здесь и только здесь решается вопрос настоящий, коренной, жизненный вопрос о социализме. Мы установим правильные ставки на товары, установим монополию на хлеб, на мануфактуру, на все продукты, и тогда народ скажет: да, распределение труда, распределение хлеба и продуктов, которые нам дает социализм, лучше, чем было прежде, и это народ начинает говорить. Рядом с массой трудностей, рядом с массой ошибок, рядом со случаями, которые мы нисколько не прикрываем, а вытаскиваем на свет, на позор, – теми случаями, когда наши отряды сами впадают в спекуляцию, в ту скользкую пропасть, в которую тащат все привычки, все навыки капиталистов, – да, эти случаи бывают повсюду, мы знаем, что переделать людей сразу нельзя, что внушить десяткам миллионов людей сразу веру в социализм нельзя (откуда они возьмут эту веру? Из своей головы? – Из своего опыта), – рядом со всем этим начинают говорить, что хлеб получить можно не путем спекуляции, что спасти от голода можно только путем союза городских и фабрично-заводских и промышленных рабочих с союзом деревенской бедноты, так как только деревенская беднота хлебом не спекулирует. Да, средний крестьянин сразу, когда увидит наши декреты, когда прочтет их сам, когда сравнит их с теми фразами и наветами правых эсеров и защитников кулаков, скажет: если люди устанавливают одну ставку для бедняков, другую – для средних и даром берут хлеб у кулаков, они поступают справедливо. Он, может быть, не скажет, что они поступают, как социалисты, он, может быть, не знает этого слова, но он – наш вернейший союзник, ибо он хлебом не спекулирует, он поймет и согласится, что спекулировать хлебом в момент величайшей опасности для социалистической революции – есть величайшее преступление против народа.
Хлеб нельзя распределить декретом. Но когда после долгой, упорной работы налаживания, исправления, – союза фабричных, городских рабочих и деревенской бедноты, трудящихся крестьян, не нанимающих никаких рабочих и не занимающихся спекуляцией, – мы наладим на практике это дело, тогда никакие истерические выкрики против нашей партии не разорвут этого союза. (Аплодисменты.)
Когда мы обещали крестьянству социализацию земли, мы сделали этим уступку, ибо мы понимали, что сразу национализацию ввести нельзя. Мы знаем, что это, может быть, и ошибка, что мы вашу социализацию земли поставили в наш закон 26 октября[52]. Это была уступка левым эсерам, которые отказались от власти и сказали, что останутся только тогда, если будет проведен этот закон. Тысячу раз неправа Спиридонова, когда подносила вам отдельные факты, что она была у меня, будто бы унижалась и просила. Товарищи, многие бывали у меня и знают, что не может быть этого, не может быть такого отношения к товарищу. Должно быть, плоха эта партия, если лучшие ее представители унижаются до сказок. (Шум.) У меня лежит письмо тов. Спиридоновой, – она очень часто обращалась ко мне письменно, – это письмо я завтра же найду и передам. Она пишет: «Почему вы не хотите дать два миллиона для сельскохозяйственной коммуны?». И это в тот самый день, когда наркомзем Середа, деятельности которого она не понимает, внес доклад об ассигновании 10 миллионов на сельскохозяйственную коммуну{184}. (Продолжительные аплодисменты.) Вы слышали это из речи товарища Спиридоновой, но плоха та партия, в которой даже искреннейшие люди в своей агитации падают до сказок. Я повторяю: как плоха партия, лучшие, искреннейшие представители которой доходят до таких сказок про Советскую власть! Тем хуже для них! Каждый крестьянин, который придет в Комиссариат земледелия, прочтет, что ассигновано 10 миллионов на сельскохозяйственные коммуны, увидит, поверит своим глазам и своим ушам больше, чем чужим речам, поймет, что эти люди дошли до сказок, и от партии этой отвернется. (Аплодисменты.) В заключение своей речи скажу одно. Перед нами до нового урожая, до подвоза этого урожая в голодные местности, Петроград и Москву, перед нами стоит тяжелый период русской революции. Только самый тесный союз городских рабочих с деревенской беднотой, с деревенской трудящейся массой, которая не спекулирует хлебом, – вот что спасет революцию.
184
Советское государство уже в первые месяцы своего существования оказывало существенную помощь крестьянским коллективным хозяйствам в снабжении их материальными и денежными средствами. По смете отдела текущей земельной политики Народного комиссариата земледелия было ассигновано на второе полугодие 1918 года 15 млн. рублей на мероприятия по организации земледельческих коммун и артелей в виде беспроцентных ссуд. Помимо этого, в июле 1918 года правительство отпустило Наркомзему в тех же целях еще 10 млн. рублей. Декретом от 2 ноября 1918 года «в целях улучшения и развития сельского хозяйства и скорейшего переустройства его на социалистических началах» был образован миллиардный фонд для оказания денежной и технической помощи сельскохозяйственным трудовым товариществам и коммунам. Фактическая сумма, выданная коммунам и артелям на основании этого декрета, значительно превысила миллиард рублей.
Коллективные хозяйства пользовались большими преимуществами при распределении сложных сельскохозяйственных машин, живого и мертвого инвентаря, семенных фондов. Создававшиеся в стране государственные прокатные пункты сельскохозяйственных орудий, ремонтные мастерские в первую очередь, наряду с совхозами, обслуживали коллективные хозяйства.