То же было бы для христианина, воспитанного по-христиански и по отношению его ко всякому человеку. Такой человек ни ради каких бы то ни было выгод, ни вследствие каких бы то ни было угроз наказаний, даже смерти, не совершит дела, противные единой заповеди любви: не осквернит, не оскорбит Бога в самом себе и в ближнем, а тем более не посягнет на то, что считается людьми, верующими в заповедь любви, высшей и единственной святыней — на жизнь другого человека. И потому не мог бы быть ни один человек, верующий в единую заповедь, ни палачом, ни царем, ни солдатом, ни судьей, ни тюремщиком, ни землевладельцем, ни сборщиком податей, ни капиталистом, ни каким бы то ни было прямым или даже косвенным участником в делах, противных любви, оскверняющих, оскорбляющих, разрушающих, уничтожающих жизнь людей. А не соглашались бы люди, все большее и большее количество людей, совершать такие дела и участвовать в них, и само собой установилось бы не скажу царство Божие (царство Божие, полное исполнение того, к чему не могут не стремиться люди, никогда не установится, пока будет жизнь в людях), но несомненно установилась бы такая жизнь, при которой стыдно бы было как властвовать, так и добровольно подчиняться власти человека над человеком. Стыдно бы было быть богатым, стыдно бы было владеть земельной собственностью, стыдно бы было не говорю уже воевать, но считать' врагами людей других народов. А было бы среди людей ясное сознание того, чего они не должны делать, и не могла бы уже продолжаться та зверская, противная и разуму и чувству жизнь, которой мы живем теперь, и неизбежно и непрестанно приближались бы мы к той одной разумной и благой жизни, которая одна свойственна людям нашего времени.
Прибавление.
Идеал — это путеводная звезда. Без него нет твердого направления, а нет направления — нет движения, нет жизни.
Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности и когда поэтому возможность приближения к нему бесконечна.
«Но если и допустить, что заповедь любви есть единая заповедь Бога, то исполнение этой заповеди такое, какого требует евангельское учение, невозможно для человека», говорят люди, исповедующие многие установленные церковью веры и заповеди. «Для полного исполнения заповеди любви по требованию евангельского учения надо возненавидеть семейных, бросить их, надо не противиться злу насилием, сделаться нищим, отречься от себя и своей жизни, а этого не может сделать ни один человек. И потому мы, не отрицая заповедь любви и необходимость исполнения ее в известных пределах, стараемся угодить Богу исполнением и других Его заповедей, тем самым облегчая себе возможность исполнения заповеди любви и вместе с тем получая надежду своего прощения за неполное исполнение закона Бога в этой жизни».
Так говорят люди, исповедующие церковные веры. Но рассуждение это, основанное на утверждении того, что полное исполнение заповеди любви невозможно, так как требует отречения от своей жизни, и что поэтому необходимо признание других, исполнимых для угождения Богу заповедей, рассуждение это не только совершенно неправильно, но и умышленно обманчиво.
Христианское учение не требует и не может требовать от человека невозможного полного отречения от своей телесной жизни; оно только показывает людям тот высший идеал, к которому им свойственно стремиться, исполнение же заповеди полагает не в невозможном для человека в этой жизни полном исполнении всех требований любви, а во все большем и большем приближении к этому идеалу, посредством все большего и большего увеличения в себе любви и все большего и большего самоотречения. Так что признание недостижимого идеала заповедью есть только уловка, имеющая целью показать то, что так как исполнение заповеди любви в ее полном совершенстве недоступно человеку в этой жизни, то заповедь любви и не может быть единой заповедью, а должны быть другие заповеди, исполнением которых человек может угодить Богу.
Признание невозможности исполнения заповеди любви, потому что она указывает на недостижимый идеал, и вследствие этого допущение возможности отступлений от требований любви и замещение исполнения заповеди любви другими заповедями подобно тому, что сделал бы путешественник, вооруженный компасом, если бы он, решив, что движение его по прямому направлению, указываемому компасом, невозможно вследствие гор и рек, находящихся на пути, перестал бы держаться указываемого ему компасом прямого кратчайшего направления, а стал бы руководствоваться в своем путешествии другими, независимыми от указаний компаса соображениями.
Таково же и рассуждение о том, что так как человек не может достигнуть полного исполнения заповеди любви, включающего в себя полное самоотречение, то ему нужно признавать другие божеские заповеди, исполнение которых отчасти замещает исполнение заповеди любви.
Неправда это. Обман это, обман, губящий жизнь людей тем, что отводит их от истинной жизни. Исполнение заповеди любви, заключающееся во все большем и большем приучении себя к жизни любовной в делах, словах, мыслях, не только возможно, но только одна такая жизнь дает человеку всегда полную свободу и неперестающее благо.
15 июля 1909 г.
Ясная Поляна.
[ДОКЛАД, ПРИГОТОВЛЕННЫЙ ДЛЯ КОНГРЕССА МИРА
В СТОКГОЛЬМЕ.]
Любезные братья,
мы собрались здесь для того, чтобы бороться против войны. Войны, т.-е. того, для чего все народы мира, миллионы и миллионы людей, отдают в бесконтрольное распоряжение нескольких: десятков лиц, иногда одного человека, не только миллиарды рублей, талеров, франков, иенов, представляющих большую долю сбережений их труда, но самих себя, свои жизни. И вот мы, десяток собравшихся с разных концов земли частных людей, не имеющих никаких особых преимуществ и, главное, никакой власти ни над кем, намереваемся бороться, а если хотим бороться, то надеемся и победить эту огромную силу не одного, а всех правительств, имеющих в своем распоряжении миллиарды денег и миллионы войск и очень хорошо знающих, что то исключительное положение, в котором находятся они, т.-е. люди, составляющие правительства, основано только на войске — войске, имеющем смысл и значение только тогда, когда есть война, та самая война, с которой мы хотим бороться и которую хотим уничтожить.
Борьба при таких неравных силах должна представляться безумием. Но если вдуматься в значение тех средств борьбы, которые в руках тех, с кем мы хотим бороться, и тех, которые в наших руках, то удивительным покажется не то, что мы решаемся бороться, но то, что существует еще то, с чем мы хотим бороться. В их руках — миллиарды денег, миллионы покорных войск, в наших руках только одно, но зато могущественнейшее средство в мире — истина.
И потому, как ни ничтожны могут показаться наши силы в сравнении с силами наших противников, победа наша так же несомненна, как несомненна победа света восходящего солнца над темнотою ночи.
Победа наша несомненна, но только при одном условии, при том, что, высказывая истину, мы будем высказывать ее всю, без всяких сделок, уступок и смягчений. Истина же эта так проста, так ясна, так очевидна, так обязательна не только для христианина, но для всякого разумного человека, что стоит только высказать ее всю во всем ее значении, чтобы люди уже не могли поступать противно ей.
Истина эта во всем ее значении в том, что за тысячи лет до нас сказано в законе, признаваемом нами Божьим, в двух словах: не убий, истина в том, что человек не может и не должен никогда, ни при каких условиях, ни под каким предлогом убивать другого.
Истина так очевидна, так признается всеми, так обязательна, что стоит только ясно и определенно поставить ее перед людьми, чтобы то зло, которое называется войной, стало совершенно невозможно.
И потому думаю, что если мы, собравшиеся здесь на конгрессе мира, вместо того, чтобы ясно и определенно высказать эту истину, будем, обращаясь к правительствам, предлагать им разные меры для уменьшения зла войн или для того, чтобы они все реже и реже возникали, то будем подобны людям, которые, имея в руках ключ от двери, ломились бы через стены, которые, они знают, что не могут быть разрушены их усилиями. Перед нами миллионы вооруженных, все более и более вооружаемых людей, приготавливаемых к все более и более успешному убийству. Мы знаем, что все эти миллионы людей не имеют никакого желания убивать себе подобных, большей частью не знают даже того повода, по которому их заставляют делать это противное им дело, тяготятся своим положением подневольности и принуждения, знаем, что убийства, по временам совершаемые этими людьми, совершаются по повелению правительств; знаем, что существование правительств обусловлено войсками. И мы, люди, желающие уничтожения войны, не находим ничего более целесообразного для этого уничтожения, как то, чтобы предлагать, кому же? правительствам, существующим только войсками, следовательно войною, такие меры, которые уничтожили бы войну, т.-е. предлагаем правительствам самоуничтожение.