Этот довольно условный сюжет, по-видимому, прельстил Деллюка тем, что развертывался в деревенской обстановке и, как и в шведских фильмах, которыми он восхищался, явление природы становилось в нем тоже «действующим лицом драмы». Когда Деллюк открыл для себя шведское кино, река там оказалась «главным персонажем» в «Часах» («Карин, дочь Ингмара») Шёстрёма.
В рекламном объявлении, вероятно одобренном Деллюком, говорится («Ла синематографи франсэз», 12 января 1924 года):
«Фильм начинается с серии прекрасно удавшихся снимков маленького городка. Толчея на базарах, пересуды собравшихся кумушек, маленькие улочки служат декорацией, чтобы представить нам персонажей и приобщить нас к местной жизни. Редко ощущение жизненной правды с такой полнотой сливается с чувством красоты. Люди живут вокруг нас в своей привычной обстановке, но мы их видим по-новому, глазами, обновленными искусством, так как съемки выполнены с удивительным совершенством».
«Наводнение», которому придавал особую прелесть меланхолический лейтмотив реки, не было таким значительным фильмом, как «Лихорадка» или «Женщина ниоткуда», несмотря на восторг Абеля Ганса, написавшего Деллюку:
«Наводнение» можно назвать своего рода шедевром. У него такой самобытный стиль, такая слитность игры и действия, такая особая атмосфера, такие оттенки светло-голубого и пепельно-серого, что я не могу удержаться от удовольствия написать вам о своем впечатлении.
Этот фильм, как пунктиром, пронизан молчаниями, которые звучат, как тяжкие рыдания, и скорбь так полна, так тяжела, что наши слезы, не пролившись, возвращаются туда, откуда готовы были брызнуть, чтобы горе наше стало еще глубже, еще неизгладимее» («Синэ-магазин», 25 января 1924 года).
Возможно, что глубокая печаль омрачала этот период жизни Деллюка, который знал, что очень болен, и все же продолжал строить множество планов. В январе 1924 года он говорил, что готов начать съемки фильмов «Сумасшедшие», «Человек на море», «Нить времени» (по сценарию Лионеля Ландри), «Начало» (по сюжету Сонье и Сальмона) с Евой Франсис и Ван Даэлем, не говоря о фильме «Париж», сценарий которого он написал сам. Чтобы поставить эти фильмы, понадобились бы многие годы, а ему оставалось жить всего несколько недель.
«Глубокая меланхолия, мучительное, даже трагическое разочарование» объединили «Лихорадку» и «Наводнение», по словам Муссинака, который на другой день после смерти своего друга, в субботу 22 марта 1924 года, написал:
«Отметим несравненную ценность творчества Луи Деллюка, умершего в тридцать три года. Его искусство сделало этого кинематографиста одним из первых мастеров. И даже первым. Его мысль руководила и будет руководить нами, отметая ложные ценности текущего дня. Во Франции кинематография не хотела его признавать. Она сделала все, чтобы помешать ему широко и полно выразить себя. Мы ее обвиняем».
Более строгий критик кинофильмов Деллюка, Лионель Ландри, объяснял, однако, глубокую материальную причину его недочетов:
«Живая радость, которую он испытывал, задумывая произведение, порой улетучивалась, когда приходилось его реализовать. Надо же отдавать себе отчет, в каких ужасных условиях работает французский режиссер, вынужденный быть одновременно сценаристом, кинематографистом и дельцом, лишенным материальной поддержки, какую получают его американские соперники от широкой и мощной заатлантической организации. Такая задача превосходит моральные возможности человека. Тем более человека, обладающего обостренной чувствительностью, ранимостью, а именно эти качества позволяли ему создавать и воплощать произведения искусства. Луи Деллюка это погубило».
И то была истинная правда — жалкое положение французской кинематографии помогло сломить и убить Деллюка. Ни одна большая фирма не открыла ему кредит и не снабдила необходимыми средствами, чтобы поддержать его творчество. Он сумел добыть их сам, но и тут его независимость оставалась весьма относительной: при выборе своих сюжетов ему приходилось считаться с требованиями проката, хозяина французского рынка. По поводу «Женщины ниоткуда» Пьер Тревьер справедливо отметил в «Омм либр»:
«Я думаю, что Луи Деллюк не решился довести до конца свой замысел. Подобно художнику, пишущему фреску во дворце богача, ему пришлось прислушиваться к советам хозяина и считаться с его вкусами. Необходимость «завоевать публику» подтачивала его произведение, и оно порой делало несколько нерешительных, робких шагов, но быстро выравнивалось — так силен был одушевлявший его творческий дух».