— Один? Только один? Да, готов согласиться, таких подонков, как Гентри, в вашей церкви — да и в любой другой — отыщется не так уж много. Ну, а другие? Вот позволь мне высказать тебе свое искреннее и братское мнение еще кое о ком из ваших дивных методистов! Епископ Тумис — пустобрех! Честер Браун с его свечами и песнопениями — просто англиканец чистой воды, давно перешел бы в англиканскую церковь, да страшно денежки терять: начинать-то придется с низов! Точно так же очень многие англиканцы — обыкновеннейшие католики и с радостью перешли бы в католичество, если б не тряслись так над своим положением в обществе. Теперь Отто Хикенлупер со всеми своими организациями… Богачей так трогает его благотворительность, что они дают ему деньги, а потом все восхваляют Отто за то лишь, что он тратит эти самые деньги. Получается заколдованный круг. И подумать, сколько несчастных молодых олухов тратят попусту время и забивают себе головы вздором в высоконравственных студиях Отто Хикенлупера, где учителей приглашают не за то, что они разбираются в композиции, а за то, что они нужного мнения о святом причастии!
— Но, Фрэнк, я-то ведь говорил о…
— А чего стоит положительный ученый, рассудительный доктор Малон Поттс! Да, прекрасный человек, отнюдь не фанатик! И не считает, что теория эволюции — измышление нечистого. Да только вот беда: как большинство прославленных проповедников, он не имеет ни малейшего понятия о том, что такое обыкновенный живой человек. Он отгорожен от мира с тех самых пор как стал священником. Он может отпустить грехи проститутке на смертном одре (хотя ручаюсь, что такое бывает не часто), но он не в состоянии понять, что вполне порядочные мужья и жены иногда не уживаются потому что не ладится половая жизнь.
Поттс живет в мире книжных героев; представление о силах, которые движут людьми, он составляет себе по книгам Джорджа Элиота и Маргарет Деланд[192], об экономике — по передовицам «Адвоката», о значении собственной деятельности — по комплиментам дам из Комитета прихожанок. Он преступник, пострашней, чем Гентри! У Элмера хотя бы, как я понимаю, есть какое-то желание быть славным малым, поделиться с кем-то своей добычей, а доктору Поттсу, ему требуется всех, кто населяет этот мир, всех живых, истекающих кровью и потом, любящих, борющихся людей переделать по образу и подобию доктора Поттса… доктора Поттса, который после обеда похрапывает под полкой с томами, посвященными доктринам отцов церкви!
— Ого-го, до чего ж ты нас обожаешь! Ты, видно, решил, что я без ума от этих субъектов? Да ведь они меня еретиком почитают — все, начиная от епископа, — усмехнулся Филипп Мак-Гарри.
— И все-таки остаешься с ними!
— Можешь предложить церковь получше?
— О, нет. Не думай, что я питаю особое пристрастие к методистам. Я говорю именно о них только потому, что это твои дружки. Нет. И мои любезные братья-баптисты, внушавшие мне, что крещение посредством погружения в воду гораздо важнее социальной справедливости, и пресвитериане и кэмпбеллиты — я всю компанию люблю одинаково страстно!
— Ну, а как же ты сам? И я?
— Насчет себя ты знаешь, что я думаю: я человек слабый, и не решаюсь открыто заявить о своих взглядах, рискуя, что меня объявят безумцем или гнусным безбожником. Ну-с, а тебя, мой юный друг и либерал, я приберег на конец. Ты в этой компании священников-методистов самый совершенный образчик!
— Будет тебе, Фрэнк! — зевнула Бесс.
У нее слипались глаза. Ну и любители же они поговорить, эти проповедники! Вот, скажем, штукатуры, или писатели, или биржевые маклеры — неужели они тоже просиживают до полуночи, копаются у себя в душе и мучительно решают вопрос о том, стоит ли быть штукатуром, писателем или маклером?..
Она снова зевнула, поцеловала Фрэнка, потрепала Филиппа по щеке и удалилась со словами:
— Ты, может быть, и слабый человек, Фрэнк, но ты вполне способен до смерти заговорить сильную и крепкую молодую жену!
Обычно под натиском шутливой воркотни своей супруги и дружеских колкостей Фила Фрэнк сникал, но сегодня он разошелся вовсю и не желал уняться.
— Да, Фил, ты хуже всех! Ты-то ведь знаешь кое-что о людях! Ты не чета старому Поттсу, который всегда так чудно осведомлен о том, как много греха на свете, и всегда несказанно удивляется, встретив грешников во плоти! И ты прекрасно понимаешь: окунают ли человека в воду, то бишь крестят, нет ли, ровным счетом все равно. Был бы только приличный человек. Но вот ты влезешь на кафедру и начинаешь бубнить молитву так, что люди решают: ну, стало быть, и этот на короткой ноге с боженькой, точно так же, как Поттс или Гентри! Твоего либерализма хватает только от моего дома до трамвая. Ты рассуждаешь о красотах райских кущ и блаженстве нездешнего покоя, а сам сколько раз признавался мне, что понятия не имеешь, существует ли загробная жизнь. Берешься толковать об Искуплении, о Таинстве Святого причастия, о том, как одному народу господь помогает выиграть войну, а другой народ карает наводнением, и еще массу такого, во что сам не веришь ни на грош.
192