Какие-то фигуры соскочили с борта катера на лодку, крепкие руки подхватили ребят и вознесли их куда-то вверх, снова качнули вниз, подбросили мягко опять в вышину, где было много огней, где раздавались желанные человеческие голоса и двигались сильные люди. Из темноты донеслась команда:
– Смирно! Ваше королевское величество, катер «М-18», высланный за вами, прибыл по назначению. Командир катера капитан-лейтенант Моргунов.
Но король уже не мог ни принять рапорта, ни сам устоять на взлетевшем борту катера.
В маленькой каютке командира человек в белом халате склонился над королем, уложенным на койку. И король, приоткрыв глаза, увидел близко, прямо над собой, сверкнувшую иглу.
– Иголыки!.. Не хочу!.. Не дам иголыки!.. – Он забился, отодвигаясь к стене, отталкивая ладонями руку человека в белом халате.
Но тот плотно прижал руки короля к койке.
Это была совсем не злая игла. Она уколола лишь на какой-то миг. А потом стало очень хорошо. Это была последняя игла, которую видел бедный король, впадая в забытье.
Глава XIX
В этом король не властен
Утром в отдельной палате берегового госпиталя, где теперь лежал король, появились приехавшие ночью начальник лагеря «Спартак» Михаил Борисович Кравчуков и чрезвычайный посол Джунгахоры.
Пыталась пробраться в палату к королю и Тоня, которую приютила у себя на время Майя Лазаревна Белецкая – главный врач госпиталя, румяная, полнощекая и очень подвижная толстуха. Но Тоню попросили обождать в коридоре. А ей надо было тотчас же непременно свидеться с королем и сообщить ему все, что она узнала ночью в кубрике пограничного катера, спасшего вчера их обоих. А Тоня слышала, засыпая на рундуке, как моряки говорили друг другу о том, что новые власти Джунгахоры схватили вернувшегося в трудный для народа час на родину Тонгаора и он приговорен к смерти.
Казнь могла состояться каждый час, надо было спешить.
Увидев входившего в палату посла, на котором болтался чересчур большой для него белый халат, король рывком повернулся к стене и натянул одеяло на голову. Всем видом своим он показывал, что не желает иметь дело с послом Дамбиала, этого противного родственника, который вечно допекал его еще дома в Джунгахоре всякими замечаниями насчет хороших манер и ни за что не хотел, чтобы Дэлихьяр поехал в советский пионерский лагерь.
– Ваше королевское величество… – начал было посол, но король задергал лопатками, задрыгал ногами, взбивая ими одеяло, и вжался еще глубже лбом в подушку, не желая ничего слушать.
– Позвольте, господин посол, мне… – вмешался тут Михаил Борисович Кравчуков.
Услышав голос начальника «Спартака», король приподнял голову над подушкой и недоверчиво поглядел себе за спину.
У начальника невольно сжалось сердце, когда он увидел эти запухшие, нареванные глаза под гибкими, сейчас как бы жалко обвисшими бровями.
– Не хочу, у-это, к нему! Я хочу к вам! – Король заплакал и, не оборачиваясь, пряча лицо в подушку, стал вслепую хватать рукой за полу халата, который был наброшен на плечи Кравчукова.
– Михаил Борисович! Вы ему скажите про Тонгаора, – раздался громкий шепот от дверей палаты.
– Цыц! – прикрикнул Кравчуков. – Марш отсюда вон! С тобой, дева прекрасная, еще разговор у нас будет.
Майя Лазаревна кинулась к дверям, молча выталкивая просунувшуюся в них Тоню.
Но та успела крикнуть:
– Дэлик! Они Тонгаора приговорили… Они его схватили… Казнить хотят!..
Король вскочил на постели. Напрасно Майя Лазаревна и Кравчуков пытались удержать его. Он спустил босые ноги на пол, затопал ими, залился громким плачем, стал раздирать на себе больничную пижаму. Он сбросил все лекарства с тумбочки, крича по-джунгахорски послу, что требует освобождения Тонгаора и ни за что не поедет домой, если того казнят.
Он бушевал, плакал, требовал, просил, кидался головой в подушку, кричал, что не будет принимать лекарства. Тоня, пользуясь общей сумятицей, проникла в палату и стала поодаль от кровати, кусая губы, сердито и сочувственно сдвинув и без того тесно сросшиеся брови.