Но Ларса Гуннарссона это тоже не устраивало. Ему хотелось, чтобы его аукционы проходили столь же торжественно, как богослужение.
— Я считаю, что лучше поговорить с Яном серьезно, чем смеяться над ним, — сказал он. — Многие подыгрывают его безумию и даже называют императором, но в этом ничего хорошего по отношению к нему нет. Тогда уж, пожалуй, лучше попытаться заставить его понять, кто он такой, даже если ему это будет неприятно. Я так долго был его хозяином, что считаю своим долгом проследить за тем, чтобы он снова начал работать. Иначе он скоро станет обузой приходу.
После этого Ларс провел по-настоящему прекрасный аукцион, с массой предложений и высокими ценами. И удовлетворение, которое он испытывал, не стало меньше, когда, вернувшись на следующий день домой, он услыхал, что Ян из Скрулюкки надел рабочую одежду и начал рыть в поле канавы.
— Теперь нам никогда больше не следует напоминать ему о его безумии, — сказал Ларс Гуннарссон, — и может быть, рассудок останется при нем. Он никогда особым умом не отличался, так что ему необходимо сохранить его в целости.
ДОМАШНЕЕ ИСПЫТАНИЕ ПО ЗАКОНУ БОЖЬЕМУ[6]
Ничему так не радовался Ларс Гуннарссон, как тому, что ему пришло в голову отобрать трость и кожаный картуз у Яна из Скрулюкки. Было полное впечатление, что он одновременно избавил его и от безумия.
Через пару недель после аукциона в Бергвике в Фалле должно было состояться домашнее испытание по Закону Божьему. Туда собрались люди со всей округи озера Дувшён. Вместе с остальными пришли и жители Скрулюкки. И представьте себе, по Яну было совершенно не заметно, что рассудок у него не в порядке!
Все имевшиеся в Фалле лавки и стулья были снесены в большую комнату на первом этаже. Здесь и уселись тесными рядами люди, пришедшие на испытание. Вместе с ними сел и Ян, вовсе не пытаясь протиснуться к лучшему, чем ему подобало, месту. Ларс все время следил за ним глазами и должен был признать, что безумие и вправду покинуло его. Ян вел себя как совершенно другой человек.
Он сидел довольно тихо, и тот, кто здоровался с ним, не получал в ответ ничего, кроме быстрого кивка, но это могло быть связано и с тем, что он не хотел нарушать благоговейной обстановки церковного испытания.
Перед началом самого испытания всех присутствующих должны были записать, и когда пастор выкрикнул имя Яна Андерссона из Скрулюкки, Ян, ни минуты не размышляя, ответил «да», словно императора Юханнеса Португальского никогда и не существовало.
Пастор сидел за столом на почетном месте, и перед ним лежала огромная книга для испытаний по Закону Божьему и церковной грамотности. Рядом с ним сидел Ларс Гуннарссон и помогал ему разобраться, сообщая, кто за этот год переехал и должен был проходить испытания в другом месте и кто повыходил замуж.
Когда же Ян так правильно ответил, все присутствующие заметили, что пастор повернулся к Ларсу Гуннарссону и тихо спросил его о чем-то.
— Все не так страшно, как казалось, — ответил Ларс. — Я выбил из него это. Он приходит сюда в Фаллу на работу каждый день, как и всегда.
У Ларса не хватило сообразительности понизить голос, как это сделал пастор. Все поняли, о ком он говорит, и многие стали искать Яна глазами, но тот сидел так спокойно, будто ничего и не слыхал.
Затем, когда испытание уже началось, вышло так, что пастор попросил одного из трепещущих молодых людей, которых предстояло проверить на знание христианства, прочесть четвертую заповедь.
Пастор не совсем случайно избрал для беседы в этот вечер именно эту заповедь. Сидя вот так, в крепкой и богатой старой избе с прибитыми к стенам лавками и старомодной также и во всем остальном обстановкой, с явными, куда ни глянь, признаками благополучия, он почувствовал себя обязанным напомнить людям о том, как хорошо все складывается у тех, кто держится вместе, поколение за поколением, у тех, кто позволяет старикам управлять, пока у них есть на это силы, а после уважает и почитает их все оставшиеся годы их жизни.
Он как раз начал раскрывать смысл тех великих обещаний, которые Господь дал тем, кто почитает отца и мать, когда поднялся Ян из Скрулюкки.
— Кто-то стоит за дверьми и не смеет войти, — сказал он.
— Бёрье, вы сидите ближе всех к двери, посмотрите, в чем там дело, — попросил пастор.
Бёрье поднялся, открыл дверь и выглянул в сени.
— Нет, тут никого нет, — сказал он. — Яну послышалось.
Испытание возобновилось. Пастор объяснил своим слушателям, что заповедь эта является не столько приказом, сколько добрым советом, которому надо аккуратно следовать, если хочешь, чтобы тебе жилось хорошо. Он сказал, что хоть сам он еще молод, но все же успел довольно повидать жизнь и с уверенностью может утверждать, что непочтительность к родителям и неповиновение их воле непременно делают людей несчастными на всю жизнь.
Пока пастор говорил, Ян из Скрулюкки снова и снова оборачивался к двери. Он делал знаки сидевшей в самом дальнем ряду Катрине, которой было легче, чем ему самому, пробраться к дверям, чтобы она пошла и отворила. Она долгое время сидела спокойно, но в эти дни она побаивалась перечить Яну и в конце концов подчинилась. Но, отворив дверь, она точно так же, как и Бёрье, никого в сенях не увидела. Она покачала Яну головой и вернулась обратно на свое место.
Пастор не стал отвлекаться на поведение Катрины. К великой радости тех, кто должен был проходить испытание, он почти прекратил задавать вопросы, а вместо этого принялся излагать те прекрасные мысли, которые переполняли его.
— Подумайте, — сказал он, — как это замечательно, когда дорогие нам старики живут вместе с нами в наших домах! Разве не приятно нам получить возможность стать поддержкой тем, кто помогал нам, когда мы ничего не умели, постараться облегчить жизнь тем, кто, может быть, голодал и мерз ради того, чтобы добыть для нас хлеб? Это честь для молодой пары, если их старый отец или мать счастливы и довольны…
Как только пастор сказал это, из угла в другом конце комнаты послышался тихий плач. Ларс Гуннарссон, сидевший благоговейно склонив голову, сразу же встал. На цыпочках, чтобы не помешать, он прошел через комнату, обнял за талию свою тещу и подвел ее к столу, за которым сидел пастор. Ларс Гуннарссон усадил ее на свое место, а сам встал сзади, глядя на нее. Еще он сделал знак жене, и она тоже подошла и встала с другой стороны. Это выглядело прекрасно. Все поняли, что Ларс хотел показать им, что в его доме все обстоит именно так, как и должно было быть по словам пастора.
Пастор выглядел просветленным и счастливым, глядя на эту старую мать и ее детей. Немного тревожило его только то, что старушка все время так плакала, что казалось, вот-вот ей станет плохо. Никогда прежде ему не удавалось до такой степени растрогать кого-либо из прихожан.
— Да, — продолжал пастор, — вовсе не трудно соблюдать четвертую заповедь, пока мы молоды и зависимы от наших родителей, трудным это делается потом. Когда мы сами становимся взрослыми и считаем, что мы столь же умны…
Тут пастора снова прервал Ян из Скрулюкки. Он наконец сам пробрался к двери и отворил ее.
Яну повезло больше других. Было слышно, как он поздоровался с кем-то, стоявшим в сенях.
Все повернулись к выходу, чтобы посмотреть, кто же это простоял там в течение всего испытания, так и не посмев войти. Они слышали, как Ян на чем-то настаивал, видели, как он распахнул дверь настежь, но человек, стоявший в сенях, явно возражал. В конце концов Ян закрыл дверь и вернулся в комнату один. Но он не пошел на свое прежнее место, а с большим трудом пробрался к столу, за которым сидел пастор.
— Ну, Ян, — с некоторым нетерпением сказал пастор, — может быть, мы теперь наконец узнаем, кто же это мешал нам весь вечер?
— Там за дверьми стоял старый хозяин Фаллы, — объявил Ян без малейшего удивления или волнения по поводу того, что ему предстояло рассказать. — Он не захотел войти и попросил меня передать привет Ларсу и сказать, что ему следует остерегаться первого воскресенья после летнего равноденствия.[7]
6
7