Должно быть, время от времени она погружалась в сон, потому что иногда ей казалось, что она лежит в могиле, и тут появляется студент и поднимает ее из гроба. Она лежала и укоряла его:
— Почему ты являешься ко мне только во сне!
— Я прихожу к тебе всегда, Ингрид. Я помогаю тебе. Ты это отлично знаешь. Я поднимаю тебя из могилы, я несу тебя на плечах, я играю для тебя, чтобы ты успокоилась. Это всегда я.
Ее пробуждала от сна и постоянно тревожила мысль о том, что ей нужно встать и идти играть для далекарлийца. Несколько раз пыталась она подняться, но у нее не хватало сил.
И как только она падала обратно на диван, к ней приходил все тот же сон. Она сидит, скорчившись, в мешке, и студент несет ее по лесу. Это неизменно был он.
— Но ведь это не ты, — говорила она ему.
— Нет, я, — говорил он, слегка улыбаясь ее упрямству. — Все эти годы ты каждый день думала обо мне. Ты ведь должна понять, что я не мог не помочь тебе, когда ты очутилась в такой опасности.
Это казалось ей само собою разумеющимся, и она начинала понимать, что он прав, что это действительно он.
И столько бесконечного блаженства было в этой мысли, что Ингрид снова пробудилась. Любовь трепетала во всем ее существе. Она не могла бы ощущать любовь сильнее, чем теперь, даже если бы встретилась наяву с тем, кто был ей дороже всех на свете.
— Почему он никогда не приходит наяву? — вполголоса проговорила она. — Почему он является только в моих снах?
Она не смела пошевельнуться. Она боялась, что любовь упорхнет. Ей казалось, что на плече ее сидит пугливая птица, и она опасалась спугнуть ее. Стоит ей шевельнуться, птица улетит, и печаль снова овладеет ею.
Когда она наконец пробудилась окончательно, в избушке уже царили сумерки. Значит, она проспала весь день и весь вечер. В такую пору сумерки наступают не раньше десяти часов. Не слышно было и звуков скрипки. Далекарлиец, наверное, ушел восвояси. А матушка Анна Стина так и не вернулась. Заночевала, видно, в пасторской усадьбе.
Впрочем, это не слишком занимало Ингрид. Ей хотелось только одного — лечь и снова уснуть. Она страшилась того чувства отчаяния, которое овладевало ею всякий раз, как она просыпалась.
Но тут у нее появился еще один повод для раздумий. Кто запер дверь? Кто покрыл ее большой шалью матушки Анны и кто положил рядом с ней на диван горбушку черствого хлеба? Неужто все это сделал для нее он, Козел?
На мгновение ей представилось, что сон и явь наперебой пытаются утешить ее. Сон, солнечный, улыбчивый, обволакивал ее блаженством любви, стремясь вселить в нее бодрость. Но в то же время и убогая, суровая, безжалостная явь вносила малую толику добра, чтобы показать, что все вокруг вовсе не так мрачно и беспросветно, как ей недавно казалось.
Глава шестая
Ингрид и матушка Анна Стина шли темным лесом. Они шли уже четыре дня, ночуя в пустующих избах на летних пастбищах. Ингрид выглядела вконец изнуренной и обессиленной. Лицо у нее было бледным до прозрачности, глаза ввалились и горели лихорадочным блеском. Старая Анна Стина то и дело украдкой бросала на нее беспокойные взгляды и молила Бога придать девушке силы, чтобы не упала она прямо на землю и не умерла где-нибудь на мшистом пригорке. Время от времени Анна Стина боязливо озиралась назад. У нее было смутное ощущение, что сама старуха Смерть крадется по лесу за ними по пятам, чтобы вернуть себе ту, что была уже повязана с ней заупокойной молитвой и горстями земли, брошенными на гроб.
Старушка Анна Стина была низенькая и коренастая. Ее крупное квадратное лицо светилось таким умом, что от этого казалось почти красивым. Она не была суеверна и, живя одиноко в лесу, не боялась ни троллей, ни лесной нечисти. Но сейчас она определенно чувствовала, что идет рядом с той, которая уже не принадлежит сему миру. Это стало ей ясно с той минуты, когда она увидела Ингрид в своей избушке в понедельник утром.
Накануне вечером она не вернулась домой, потому что хозяйка пасторской усадьбы опасно захворала, и матушка Анна Стина, которая слыла искусной сиделкой, осталась при ней на ночь. Всю ночь пасторша жаловалась в бреду, что покойница Ингрид явилась к ней с того света, но Анна Стина, конечно, ее бреду не верила.
А когда она пришла домой и увидела девушку, то хотела тотчас же бежать обратно в пасторскую усадьбу, чтобы объяснить, что Ингрид, которую там видели, вовсе не привидение. Но стоило ей заговорить об этом с Ингрид, как та прямо-таки помертвела, и старушка не решилась сделать что-либо ей наперекор.
В любую минуту жизнь в девушке могла погаснуть, как гаснет огонек свечи при дуновении ветра. Она могла погибнуть так же легко, как гибнет птица в клетке. Смерть подстерегала Ингрид и, чтобы не погасить в ней едва тлеющую искру жизни, с девушкой следовало обращаться как можно бережнее.
Как уже было сказано, старушка и сама не вполне была уверена в том, что Ингрид не выходец с того света, так мало оставалось в ней от живого человека. И Анна Стина отказалась от мысли читать ей сейчас наставления и не стала перечить ей, когда Ингрид сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что она жива. Старушка решила действовать с умом. У нее была сестра, служившая домоправительницей в большом господском поместье в Далекарлии. Анна Стина задумала отвести туда Ингрид и уговорить сестру Ставу, чтобы та пристроила девушку на какое-нибудь место в усадьбе. Скорее всего придется Ингрид довольствоваться обязанностями простой служанки, но иного выхода не было.
И вот теперь они были на пути в это поместье. Местность была хорошо знакома Анне Стине, а потому им не было нужды идти проезжим трактом, и они шагали безлюдными лесными тропами. Но путь этот оказался не из легких. Башмаки у них износились и развалились, юбки испачкались, подолы обтрепались. Маленькая злобная еловая ветка зацепила Ингрид за рукав кофты и прорвала на нем громадную прореху.
К вечеру четвертого дня они вышли на лесистый холм, с вершины которого им открылся вид на глубокую долину. В долине находилось озеро, а в нем, близко к берегу, высился остров, на котором раскинулось белоснежное поместье. Увидев это поместье, матушка Анна Стина сказала, что оно называется Мункхюттан и там живет в услужении ее сестра.
Тут же, на лесистом холме, они попытались привести себя в порядок. Поправили и завязали потуже платки на голове, досуха вытерли мхом башмаки и умылись в лесном ручье. Матушка Анна Стина попыталась заколоть булавкой рукав у Ингрид на кофте так, чтобы не видна была прореха.
Оглядев Ингрид, старушка безнадежно вздохнула. Дело было не только в том, что девушка выглядела странно в платье, одолженном у Анны Стины, которое было ей явно не впору. Сестра Става навряд ли захочет взять в услужение такую слабенькую былинку. Это было бы все равно, что приставить к делу дуновение ветерка. Пользы от девушки в хозяйстве будет не больше, чем от мотылька со сломанными крылышками.
Приведя себя кое-как в порядок, они стали спускаться вниз к озеру. Путь был недолгим, и вскоре они уже шли по землям, относящимся к владениям Мункхюттана.