Выбрать главу
Как похохатывают горожанки, Обворожаемые рожей лжи, — Бессодержательные содержанки Мужей, как собственных, так и чужих…
Три дочки Глупости — Бездарность, Зависть И Сплетня — шляются, кичась, в толпе, Где пышно чествуется мать красавиц, Кто в праздник выглядит еще глупей.
Их лакированные кавалеры — Хам, Вздор и барственный на вид Разврат, — Собой довольные сверх всякой меры, Бутылки выстроили вдоль ковра.
Кинематографом и лимонадом Здесь открываются врата в тела, И Пошлость радуется: «Так и надо», И Глупость делает свои дела…

1927

Стреноженные плясуны

Это кажется или это так и в самом деле, В пору столь деловитых и вполне бездельных дел, Что крылатых раздели, что ползучих всех одели И ползучие надели, что им было не в удел?
И надев одеянье, изготовленное Славой Для прославленных исто, то есть вовсе не для них, Животами пустились в пляс животною оравой, Как на этих сумасшедших благосклонно ни взгляни…
И танцуют, и пляшут, да не час-другой, а — годы, Позабыв о святынях, об искусстве и любви; Позабыв о красотах презираемой природы, Где скрываются поэты — человечьи соловьи…
И скрываясь от гнуси со стреноженною пляской, От запросов желудка, от запросов живота, Смотрят с болью, презреньем и невольною опаской На былого человека, превращенного в скота…

1927

Те, кто морит мечту…

Я ни с этим и ни с теми, Одинаково в стороне, Потому что такое время, Когда не с кем быть вместе мне…
Люди жалки: они враждою Им положенный полувек Отравляют, и Бог с тобою, Надоедливый человек!
Неужели завоеванья, Изобретенья все твои, Все открытья и все познанья — Для изнедриванья Любви?
В лихорадке вооруженья Тот, кто юн, как и тот, кто сед, Ищет повода для сраженья И соседу грозит сосед.
Просветительная наука, Поощряющая войну, Вырвет, думается, у внука Фразу горькую не одну.
А холопское равнодушье К победительному стиху, Увлеченье махровой чушью, И моленье на чепуху?
Мечтоморчатые поганки, Шепелявые сосуны, — В скобку стрижены мальчуганки И стреножены плясуны.
Ложный свет увлекает в темень. Муза распята на кресте. Я ни с этими и ни с теми, Потому что как эти — те!

1927

Возмездие

Был дух крылат, Бескрыло тело. Земных палат Не захотело. Приобрело У птицы крылья, Превозмогло Свое бессилье. Все побороть! Не тут-то было: Крылата плоть, Душа бескрыла.

1929

Отрада Приморья…

Изумительное у меня настроенье: Шелестящая чувствуется чешуя… И слепит петухов золотых оперенье… Неначертанных звуков вокруг воспаренье… Ненаписываемые стихотворенья… — Точно Римского-Корсакова слышу я. Это свойственно, может быть, только приморью, Это свойственно только живущим в лесу, Где оплеснуто сердце живящей лазорью, Где свежаще волна набегает в подгорью, Где наш город сплошною мне кажется хворью, И возврата в него — я не перенесу!..

1927, март

Поэту («Как бы ни был сердцем ты оволжен…»)

Как бы ни был сердцем ты оволжен, Как бы лиру ни боготворил, Ты в конце концов умолкнуть должен: Ведь поэзия не для горилл…
А возможно ли назвать иначе, Как не этой кличкою того, Кто по-человечески не плачет, Не переживает ничего?
Этот люд во всех твоих терцинах Толк найдет не больший, — знаю я, — Чем в мессинских сочных апельсинах Тупо хрюкаюшая свинья…
Разве же способен мяч футбольный И кишок фокстроттящих труха Разобраться с болью богомольной В тонкостях поэтова стиха?
Всех видов искусства одиноче И — скажу открыто, не тая — Непереносимее всех прочих — Знай, поэт, — поэзия твоя!
Это оттого, что сердца много В бессердечье! Это оттого, Что в стихах твоих наличье Бога, А земля отвергла божество!

1922, 9 окт.

Дон Жуан

Чем в старости слепительнее ночи, Тем беспросветней старческие дни. Я в женщине не отыскал родни: Я всех людей на свете одиноче.
Очам непредназначенные очи Блуждающие теплили огни. Не проникали в глубину они: Был ровным свет. Что может быть жесточе?
Не находя Искомой, разве грех Дробить свой дух и размещать во всех? Но что в отдар я получал от каждой?
Лишь кактус ревности, чертополох Привычки, да забвенья трухлый мох. Никто меня не жаждал смертной жаждой.

1929

Стихи о человеке

Меж тем как век — невечный — мечется И знаньями кичится век, В неисчислимом человечестве Большая редкость — Человек.
Приверженцы теории Дарвина Убийственный нашли изъян: Вся эта суетливость Марфина — Наследье тех же обезьян.
Да, в металлической стихийности Всех механических страстей — Лишь доля малая «марийности» И серебристости вестей…
Земля! Века — ты страстью грезила, Любовь и милосердье чла, И гордостью была поэзия, Для человечьего чела!
полную версию книги