Помню записанное тогда, отрывки помню:
Бродят страшные тени По мертвому городу. Ноги обрублены по колени, Костыли наступают на бороду… Трубит мотор. Слепят фонари. Летят упыри. Спешат до зари — Таков их обычай — За свежей добычей. — А-а-а… где-то стрельба-а… — Ну, что же, Упокой, Боже, Душу убиенного раба… …На Марсовом поле парад: Шагают, за рядом ряд, Тени солдат, Блестит шитье их мундиров. — Ать! два! Ать! Хорошо шагать! Равненье держать, Под команду расстрелянных командиров! Шагают за рядом ряд, Тени солдат Армии старой, убитой… — А кто там впереди, С крестиком на груди Стоит, окруженный свитой? — Нет, это лунный свет… Там никого нет. Нет… …А под землей шепчут трупы: «Были мы глупы, Вот нас и обманули — В лоб по пуле, Да по сажени земли. — Вре-ошь! Мы не надолго легли. Мы еще встанем — Делить станем… Дели-и-ить…» Клубится рассвет… Желтый скелет На стенки клеит декрет: «Про-ле-та-риат, Спеши, стар и млад, Под серп и молот, Все равны, Всем равные чины И по куску ветчины». Подписано: «Голод». — Господи, Ты, Которого нет, Покажи нам свет!Жанин
Теплый, душистый воздух дрожит от жужжащих электрических сушилок. Запах пудры, духов, жженых волос и бензина томит, как полдень в цветущих джунглях.
Двенадцать кабинок задернуты плюшевыми портьерами. Портьеры шевелятся, дышат. Там, за ними, творятся тайны красоты — рождаются Венеры из пены… мыльной.
Мосье Жорж, высокий, с седеющими височками, больше похож в своем белом халате на хирурга, чем на парикмахера, светски улыбаясь, откидывает портьеру и приглашает клиентку.
— Чья очередь?
Толстая старуха, тряся щеками, подымается с кресла.
— Моя.
— Завивка?
— Нет, — отвечает старуха басом. — Остригите меня мальчиком.
Мосье Жорж почтительно пропускает ее в кабинку.
Мадемуазель Жанин, одиннадцатая маникюрша, долго смотрит им вслед. Ей безразлично, что дама, которую сейчас будет стричь мосье Жорж, стара и безобразна. Он будет дотрагиваться до ее волос своими белыми ласковыми руками, и Жанин ревнует.
Может быть, дама скажет ему: «Мосье Жорж, вы так прекрасны, что я предлагаю вам квартиру, автомобиль и огромное жалованье, а кроме жалованья я выйду за вас замуж и назначаю вас своим наследником».
— Мадемуазель! Вы мне делаете больно! Не сжимайте так мой палец!
Жанин смотрит на свою клиентку и не сразу понимает. Ах да! Маникюр.
— Мадам хочет немножко лаку?
— Я уже два раза ответила вам, что не хочу.
У клиентки сердитые круглые глаза. Она не даст на чай.
Жанин изящно улыбается и начинает мило щебетать.
— Сегодня чудесная погода. Мадам любит хорошую погоду? Да, да, все наши клиентки любят хорошую погоду. Даже странно. Хорошая погода очень приятна. А когда дурная погода, тогда идет дождь. А летом бывает гораздо жарче, чем зимой и солнце быва…
Она запнулась.
В дверях между складками драпировки внимательно смотрит на нее косыми глазами желтое лицо.
— Ли!
Лицо скрылось.
Как смеет он смотреть на нее! Ведь она отказала ему наотрез. Быть женой китайца! Правда, он много зарабатывает. Он делает педикюр. Все в парикмахерской смеются и дразнят ее… Мосье Жорж не дразнит. Он сделал хуже. Он серьезно сказал:
— Что ж, Ли хорошо зарабатывает. Об этом стоит подумать.
Это было больнее всего…
— Довольно, мадемуазель! Смотрите, вы мне совсем криво срезали ногти!
Какие круглые глаза у этой клиентки!
Морис, молоденький помощник мосье Жоржа, проходит мимо. Он бледен и шепчет дрожащими губами.
Это значит, что сегодня суббота и Жорж посылает бедного мальчика брить бородатую консьержку.
О-о, сколько горя на свете!
Клиентка встает.
Жанин идет за ней к кассе. В длинных зеркалах отражается ее тонкая фигурка, стройные ножки в лакированных башмачках.
Может быть, сегодня придет делать маникюр молодой американский миллиардер; он будет выразительно смотреть на нее, а потом скажет «эу» и наденет ей на палец обручальное кольцо. У них будет свой особняк в парке Монсо, и мосье Жорж будет приходить причесывать ее на дом.
— Мосье Жорж? Пусть подождет. Я с моим мужем-американцем пью наше утреннее шампанское.
— Мамзель Жанин! Маникюр!
Ее посылают в ту самую кабинку, где только что щелкал ножницами мосье Жорж.
Толстая старуха, обстриженная, с опущенными жирными щеками, стала похожа на деревенского кюре. Она смотрит на свое отражение в зеркале, а мосье Жорж извивается над ней, как шмель над розой, жужжа электрической машинкой.