Противно было, что на ногах моих лежит одеяло, которым он так гордится. Ах, не надо было ехать! Разве можно так, с первым встречным… Тетка дура, зачем позволила…
Я уснула.
Проснулась потому, что залаяли собаки. Мы въезжали в какую-то усадьбу.
— Я должен взять инструменты, — сказал Оборотень. — Пока из деревни приведут других лошадей, вы можете погреться. Здесь мой дом.
Я не хотела идти в его дом. Почему он не предупредил раньше, что мы к нему заедем? Но куда же мне деться? Надо идти.
Дом огромный, каменный. Окна забиты снаружи досками, наглухо. Чернеют только три-четыре. Широкий подъезд с колоннами. Но мы остановились у бокового крылечка. Фигура в тулупе с жестяной лампочкой в руке открывает двери, суетливо ведет вдоль длинного коридора, через гулкий зал. Пятна сырости проступают странными фигурами по стенам. И бегут огромные тени, обгоняя одна другую.
Господи! Да ведь это и есть тот страшный дом с замурованными людьми!
— Вот здесь! — сказал Оборотень. Он шел все время сзади.
Комната почти пустая. Провалившийся диван, кожаный стул, столик. Точно в тюрьме.
Оборотень пощупал печку, сказал что-то тому, в тулупе, и оба вышли.
Я села на стул. Сыро в комнате, холодно. Сижу в шубе.
Тот, в тулупе, принес охапку дров, сунул в печку, долго дул, дымил, сопел. Потом принес мне стакан чаю и несколько кусков сахару на блюдечке. Потом долго не появлялся и, наконец, принес яичницу на сковороде, кусок хлеба и железную вилку. Сковорода была огромная, человек на пять. Потом принес совсем уже неожиданно кувшин с водой, обшарпанный таз, ведро и холщовое полотенце. Поставил таз на диван, точно так и полагается, кувшин на пол. Сказал: «вот» и ушел уже окончательно.
Какой ужас все это!
Огромная моя тень колышется по стенам. В черном окне отражается оранжевый огонек лампы, стол и я. Да еще я ли это? Отчего такое узкое бледное лицо у меня?
Я вскрикнула и вскочила. Это он, Оборотень, смотрит на меня из мехового воротника. И как я вскочила — сразу увидела, что это я. Но успокоиться не могла, забилась в угол комнаты, откуда окна не было видно, и тихонько заплакала.
Снова пришел мужик в тулупе и сказал, что лошади поданы.
Опять заплясали тени по стенам, побежали призраки, обгоняя друг друга, прячась от тусклого огонька лампочки.
Во дворе сани, открытые, деревенские. Две лошаденки гусем, худенький парнишка на козлах, унылая фигура Оборотня. Он укутывает меня и говорит:
— Я же приказал кибитку.
— Под станового ушла.
Лошади еле плетутся. Проехали лесок, скатились под горку и пошли по унылому пустому полю.
— Что же твой хозяин лошадей совсем не кормит? — говорит Оборотень.
Ямщик вздрагивает и поворачивается к нам лицом.
— Да немножко-то кормит.
Лицо у него странное. Рот распяливается набок, точно он во все горло хохочет.
— Ты чего дергаешься, болван? — вдруг злобно крикнул Оборотень.
— А чаво… а я ничаво… — пробормотал ямщик и отвернулся.
Бесконечное голое поле, только слева вдали виднелась полоска леса. Ветер дул, поддувал под ненавистное докторово одеяло, забирался в рукава шубки.
— Отчего далеко от берега взял? — кричит снова Оборотень. — Там бы ближе.
И снова ямщик вздрогнул и повернулся.
— А ты чаво? Може искупаться хочешь?
— Что-о?
— Не видишь, что ли?
Он показал кнутом на черные длинные полосы на снегу около лесной опушки.
— Полыньи… — пробормотал доктор. — А зачем тебя хозяин сегодня послал? Другого у вас нет, что ли?
— Ягор под станового ушел, — дергая плечами, ответил парень.
— Не дергайся, подлец! — диким голосом закричал Оборотень.
Я больше не могла.
— Доктор, — сказала я, — зачем вы его браните? Это ужасно!
— Не вмешивайтесь, — ответил Оборотень вполголоса. — Это единственное средство сдержать его…
Я ничего не понимала и спрашивать боялась.
Спросила только:
— Почему там полыньи?
— Полыньи? Мы же озером едем. Мы должны четыре озера, одно за другим…
Поднялись на горку, проехали лесок и снова спустились, и опять снег и ветер, снег и ветер. Без конца. Сани ныряли и раскатывались. Меня зазнобило, стало тошно, как в море, во время малой качки.
— А во-во… во… во…
Ямщик повернулся к нам и показывал кнутом куда-то вправо за нами. Я обернулась: три темных точки двигались по снегу одна за другой.
— Что это?
— Робята говорили, ты за собой их водишь! — истерическим голосом выкликнул парень, и снова дернулся к лошадям, и еще что-то сказал.
Мне ясно послышалось: