Найда вздрогнул и, схватив вторую фляжку, хлебнул несколько глотков прямо из горлышка, а фляжку швырнул на пол.
— Эх ты, — сказал он с горькой обидой, — я один на сотню ходил. Сам Твердовский видел. А его тоже не побоюсь. Пусть выходит один на один.
— Ложись спать, баба. Заврался! — подчеркнуто резко оборвал монтер.
Найда оперся на стол. Лицо его посерело и перекосилось.
— А, ты вот как! Так я ж тебе докажу. Вот лопну, а его ухлопаю.
— Да брось язык чесать! Кто вправду за себя постоит, тот молчит. Ты, поди, и пистолета-то в руках не держал, пигалица! — издевался монтер.
— Ах ты, рвань! — вскрикнул Найда и, оттолкнув монтера, пошел к постели. Монтер следил за ним внезапно загоревшимися глазами и, увидев, что Найда вытащил из-под подушки маузер, странно усмехнулся. Найда повернулся к нему.
— Во… видел… Поеду и… крышка. Он у меня не встанет, — рычал он, запихивая обойму.
— Да оставь! — подошел монтер. — С ума сошел. Ложись спать!
Но Найда ткнул его кулаком в бок.
— Не лезь… я тебе покажу, какой я трус. Я всем покажу.
Он распахнул дверь и прогрохотал неровными шагами по ступеням крыльца.
Монтер схватил валявшиеся фляги и сунул их в сундук. Потом погасил свет, раскрыл окно и прислушался. Он услыхал топот выводимой из конюшни лошади и пьяное ворчание Найды. Тогда, захлопнув окно, он лег на кровать и злорадно захохотал.
Лампа бросала на стол круг желтого света. Твердовский стоял у стола, облокотившись на него и положив больную ногу на стул, и рассматривал чертежи новой военной игры, переставляя флажки, наклеенные на булавки. Завтра он должен был вести игру с комсоставом. Втыкая флажок, он услыхал какой-то шорох и легкий стук на террасе. Он поднялся, всматриваясь в окно. Но все было тихо. Взяв палку, Твердовский тихо подошел к окну и выглянул. Ему показалось, что у столба террасы стоит какая-то тень. Он окликнул. От столба отделился человек и подошел к окну. Твердовский увидел лицо Найды с закушенной губой. Он вспылил.
— Какого черта вам надо? Это еще что за наглость? Вы хотите бы…
Найда вздернул руку. Прежде чем Твердовский успел отклониться, мигнула синеватая молния, гулко ударил выстрел, и Твердовский, тщетно стараясь удержаться пальцами за край подоконника, повалился навзничь. Из середины его лба струйкой забила кровь. В доме вспыхнули огни, послышалась всполошенная беготня.
А по ночной дороге, за воротами сада, задыхающаяся лошадь пронесла бешеным карьером пригнувшегося к седлу всадника.
И в бархатной темноте, осеребренной призрачным светом низких летних звезд, лошадь и всадник казались сами призраком темной силы, уносящимся в пропасть веков.
Лимузин остановился у подъезда «Люкс-отеля», и соскочивший с переднего сиденья маленький солдат в зеленых обмотках открыл дверцу. Молодой офицер, придерживая саблю, вылез из каретки и быстро скрылся в подъезде. Он взошел по лестнице во второй этаж и постучался в одну из дверей длинного и угрюмого коридора. Услыхав оклик, он оправил портупею и вошел.
Из-за письменного стола на него взглянули настороженно обезьяньи глазки капитана Ликса.
— Честь имею явиться, господин капитан!
Ликс хмуро протянул руку.
— Вы не рады, господин капитан? Я рассчитывал на лучший прием. Дело выполнено на редкость блестяще. Вся вина на этом идиоте, которого я довел до точки белого каления. Его арестовали, меня же никто не подозревает, и я спокойно рассчитался через неделю, выставив мотивом ухода, что я не могу работать там, где убит мой благодетель, что мне слишком тяжело. Недурно? Правда? Главное, что наше учреждение совершенно чисто, а чистые руки и чистая совесть самое главное, господин капитан.
Ликс усмехнулся и ткнул разговорчивому подчиненному лист бумаги.
— Лучше взгляните сюда.
Офицер вставил в глаз монокль и поднес лист к глазам.
«Официальная сводка оперативно-политического отдела. По собранным сведениям, смерть известного вождя красной конницы Твердовского вызвала в совдепии не уныние и растерянность, но взрыв общего негодования. Во всех кругах населения жалость к убитому равносильна ненависти к убийцам. Комсостав и рядовые корпуса покойного дали клятву, что за его смерть они заплатят в будущих боях. Никакого замешательства или изменения в политику смерть Твердовского не внесла…»
Лицо офицера вытянулось. Он положил бумагу на стол.
— Ну, что вы теперь скажете? — спросил Ликс.