Михаил Иванович, солидно откушав на ночь, завалился на боковую, и дверь спальни тихо подрагивала от его богатырского храпа. Антонина привстала на постели, прислушалась, осторожно спустила ноги на пол и быстро оделась. Встала и, придерживая рукой бьющееся живой птицей сердце, сделала шаг к окну. Половица протяжно скрипнула, и девушка замерла, испуганно прислушиваясь. Но все было по-прежнему тихо. Задыхаясь, она бесшумно отодвинула шпингалеты и распахнула окно. Свежий, благоуханный воздух из сада пахнул ей в лицо успокоительной прохладой. Она стала на подоконник, свесила ноги вниз и, придерживаясь на мускулах, неслышно опустилась в росшую под окном траву. Огляделась и быстрыми шагами, на цыпочках, помчалась к флигелю, в окошке которого горел огонек. Добежав до окна, она остановилась, заколебалась, но, решительно тряхнув головой, шагнула вперед и тихонько тронула пальцами стекло. За занавеской метнулась тень, угол занавески отодвинулся, мелькнул глаз, и голос управляющего прошептал: — Идите. Дверь открыта.
Не помня ничего от страха и волнения, Антонина ворвалась в крошечную прихожую, дернула ручку двери и остановилась на пороге, ослепленная светом лампы.
— Входите, не бойтесь, — встретил ее веселый оклик Ивана Васильевича, и он крепко пожал ей руку. — Садитесь, будьте как дома. Я, по правде сказать, сомневался, что вы придете. Думал, струсите. А вы молодец.
Взволнованная и дрожащая, Антонина опустилась на простенькую кушетку. Зубы ее выбивали дробь. Иван Васильевич взял ее руки.
— Ишь какие холодные. Продрогли, голубушка. Я вас сейчас чайком напою.
— Нет, нет, — запротестовала Антонина, — я ничего не хочу. Это не от холода, а от волнения.
— Ну, волноваться не стоит. Первое дело хладнокровие. Если чаю не хотите, давайте сразу разговаривать. Ну, что у вас на сердце, выкладывайте.
Девушка на мгновение замялась, не находя слов. В глаза ей смотрели внимательные, добрые, настороженные глаза управляющего. И, как будто почерпнув в их теплой глубине и нужные силы, и нужные мысли, она торопливо, сбиваясь, путаясь и трепеща, заговорила, спеша высказать все, что наболело в ее маленьком сердце.
Кончила и расплакалась. На ее голову легла мягким прикосновением дружеская рука.
— Так! Поплачьте! Это ничего. Напоследок можно поплакать, чтоб потом уже больше не плакать никогда.
Антонина вытерла слезы и жадно взглянула на Ивана Васильевича. Губы ее дрожали. Он нежданно нахмурился.
— Ждете ответа? Ясно! Что же, дело самое простое. Тысячи людей ищут ответа на эти самые вопросы, и ответ один. Выход в борьбе. В борьбе беспощадной и без сантиментов. Сын против отца и брат против брата на смерть. Забыть все связи и путы, отречься от всего и идти в бой. В этом и ваше спасение, милая девушка. Но хватит ли у вас для этого сил и решимости?
— Помогите мне, Иван Васильевич! Я на все готова, только бы уйти от этой жизни.
— Уйти от жизни легко. Надо уметь принять другую жизнь, которая, может быть, окажется еще тяжелее теперешней. Жизнь гонимого зверя, который не имеет своего угла, который…
— Вы ведь живете этой жизнью, Иван Васильевич? — спросила неожиданно девушка, перебивая его слова. Управляющий опешил на минуту.
— А кто вам сказал, что я живу этой жизнью? — почти строго спросил он.
— Никто. Я сама… догадалась, — робко потупясь, ответила она.
— Хорошо. Допустим. Но я знаю эту жизнь и знаю, как нужно идти с ней в ногу. Это знание далось тяжким опытом. Выдержите ли вы его?
Мгновенная пауза и решительный вздрагивающий голос:
— Выдержу.
— Даже если бы вам сказали, что вы должны во имя блага других убить вашего отца, и дали бы вам в руку оружие?
Еще тяжелая тишина и опять дрожащий от напряжения голос:
— Только не сразу… Потом… Сейчас я еще не могу.
Крест морщин на лбу управляющего медленно расплылся, разгладился. Он встал.
— Правильно. Это вы верно сказали. Не сразу. Сразу ничего не делается. Сразу только дураки топятся. Конечно, не сразу. Сначала вам нужно узнать о той жизни, которая предстоит вам после отречения. А потом увидим.
— Расскажите, Иван Васильевич, — проникновенно сказала девушка, прижав руки к груди.
— Ишь какая вы жадная, — улыбнулся он. — Поздно сегодня. Второй час. Скоро светать начнет, вам нужно до свету назад попасть, а то черт знает что будет. Сами знаете. Денька через два я вам опять скажу, когда можно будет прийти. А пока вот возьмите, почитайте на досуге, да храни вас судьба, чтобы папаше не попасться. Тогда и вам и мне и многим крышка. Сумеете спрятать?