Антонина вспыхнула от радости и робко взглянула на Ивана Васильевича. Он ласково улыбнулся ей. Дрогнуло сердце у девушки от этой улыбки, и, чтобы скрыть свой трепет, она низко нагнулась над очередной пациенткой.
Кончив работу, она вымыла руки и, попрощавшись с Иваном Васильевичем, вышла во двор. Полная бодрой радости, она размашисто шла по двору, не замечая, что на крыльце дома стоит Михаил Иванович и с гневным недоумением наблюдает за ней. Она уже хотела войти в дом с черного хода, когда до ее ушей долетел отцовский окрик:
— Антонинка!
Она остановилась, как подрезанная, и с ужасом взглянула в сторону окрика. Михаил Иванович, сходя с крыльца, манил ее пальцем. Чувствуя, что ноги подгибаются, она неверными шагами подошла к отцу, крепко сжав локтями бока, как будто желая поддержать себя.
Михаил Иванович несколько мгновений молча смотрел на нее сверлящими глазками.
— Ты что там делала? — спросил он, неприятно растягивая слова.
Антонина взметнула ресницами и сейчас же вновь опустила их.
— Я… помогала Ивану Васильевичу перевязывать больных.
— Как? А кто тебе позволил, кобыла? Как ты смела?
Услыхав грубое ругательство, Антонина ощутила, как к горлу ее подкатывается горячий ком злобы, мешая дышать. Она коротко и шумно вздохнула.
— Что ж тут плохого, папа? Они ведь тоже люди и мучаются. — И, чувствуя безнадежность своего оправдания, добавила слышанное от Ивана Васильевича: — Да и тебе же выгоднее, чтобы рабочие не болели.
— Что? — переспросил Михаил Иванович, и тугие щеки его запрыгали от злобы, — это еще что? Кто тебя этому научил? Отцу возражать, дрянь? Я тебя!
Он занес руку, чтобы наградить дерзкую оплеухой, но в этот момент от флигеля прозвучал голос управляющего:
— Погодите, Михаил Иванович! Если уж вам драться, так со мной, а не с девочкой.
Рука Михаила Ивановича остановилась на полдороге. Он обернулся. Управляющий быстро, почти бегом, подходил к нему. Михаил Иванович забыл про Антонину и набросился на управляющего.
— Вам какое дело? Вы кто такой, чтоб вмешиваться! Сопляк! Молокосос!
— Эге, сколько вы слов знаете всяких. За вами, пожалуй, и не угоняться, — спокойно возразил Иван Васильевич. — А дело мое такое, что я вашу дочь пригласил мне помогать, так я и в ответе. Извольте со мной и разговаривать.
— А, вот что! Вот как? Детей совращать? Революцией заниматься! Мало вам было нагаек, сукиным детям! Мало? Так еще получите. К исправнику, в острог, — заорал вне себя от бешенства Михаил Иванович.
— С вами в родстве не состою, потому и не сукин сын, — отрезал тоже вспыливший Иван Васильевич.
Ткаченко даже подпрыгнул на месте от оскорбления.
Рука его нащупала рукоятку арапника за поясом, он вырвал его, и, прежде чем Иван Васильевич успел поднять руки, хлестнувший арапник оставил на его щеке горячий красный след.
То, что произошло дальше на глазах сбежавшейся дворни, показалось сказкой.
Иван Васильевич с белым лицом подскочил к Ткаченко, схватил его поперек пояса, поднял шестипудовое тело над головой и с размаху пустил им в закрытую дверь дома. Филенка с треском вылетела, и Ткаченко скрылся в проломе.
Иван Васильевич стоял, сжав кулаки, и тяжело дышал. Минуту спустя из-за двери донесся ревущий стон Ткаченко:
— Убили… каррраул! Люди… тащите ружье, стреляйте разбойника. Умираю!
— Ничего, отдышишься, сволочь, — сказал с нехорошей усмешкой управляющий и, повернувшись к дрожащей Антонине, прибавил: — Простите, Антонина Михайловна. Ничего не поделаешь. Вышла битва русских с кабардинцами.
И, махнув рукой, пошел к себе во флигель.
Михаил Иванович действительно отдышался. Крепкая помещичья голова не лопнула от соприкосновения с дверью, только на темени вскочила шишка. Наскоро положив примочку, Михаил Иванович потребовал заложить лошадей.
— Сию чтоб минуту! Поеду к исправнику. Я его в каторгу загоню. Крамольник, бунтовщик! Повесить его!
Когда подали лошадей, Михаил Иванович вылез на крыльцо с заряженной двустволкой в руках, испуганно косясь на флигель. Но там все было тихо. Михаил Иванович плюхнулся на сиденье тачанки и не своим голосом закричал Афоне:
— Гони!
А в ночь в окошко Ивана Васильевича, как всегда, постучала Антонина. Он открыл дверь и, увидя ее лицо, испугался.
— Что с вами?
— Иван Васильевич! Бегите, милый! Отец за исправником поехал. Вас арестуют за бунт.
— Вот беда! Если мне от исправников бегать — жизни не хватит. Да чего вы так разволновались? Лица на вас нет!