— Кто это чавкает?
— Ты.
— Я?
— Ну!
— Чавкаю?
— Одно слово — свинья, — подытожил Эрнст. — Пэры! Сэры! Сестры, понимаешь, всякие. А я зато не чавкаю.
И наглядности ради впился в баранью ногу.
Этого Гарольд не вынес. Ловко схватив бутылку, он ударил Эрнста по голове.
Осберт прикрылся гардиной. Он понимал, что за такое зрелище многие заплатили бы, но вполне удовольствовался звуками. Судя по ним, борцы лупили друг друга всем, что было в комнате, кроме обоев и буфета.
Потом, после страшного треска, наступила тишина.
Осберт выглянул не сразу. Первый взгляд явил ему что-то вроде оргий из исторического фильма. Не хватало только приятных с виду, но не совсем одетых девиц.
Он вылез из укрытия. Вор по имени Гарольд лежал частично в камине, вор по имени Эрнст лежал под столом. Они очень изменились. Если, что вполне вероятно, полиция знала их с виду, ей предстоял нелегкий труд.
Мысль эта разбудила в Осберте гражданские чувства. Он позвонил в ближайший участок и узнал, что служители закона прибудут, чтобы забрать останки. Почувствовав, что надо бы вдохнуть свежего воздуха, он вышел — и тут же ощутил на плече чью-то тяжелую руку.
— Добрый вечер, — сказал голос Бреддока. — Есть разговор.
Осберт с удивлением заметил, что ничуть не боится. Все относительно в нашем мире. После встречи с Эрнстом и Гарольдом всякие Бреддоки — вроде кроликов.
— А, Бэши! — сказал мой племянник.
В эту минуту перед домом остановился фургон и из него полезли полисмены.
— Мистер Маллинер? — спросил сержант. Осберт радушно его приветствовал.
— Просим, просим! — сказал он. — Они в столовой. Кажется, я немного увлекся. Не вызвать ли врача?
— Сами напросились, — сказал сержант.
— И то правда, — согласился Осберт.
Бреддок слушал эту беседу с некоторым удивлением.
— А что тут у вас?
— Ах, вы еще не ушли?
— Нет, не ушел.
— Хотите со мной поговорить?
— Да, хотелось бы.
— Сейчас, сейчас, сию минуту. Вот управимся — и я ваш. Ко мне, знаете ли, забрались воры.
— Кто-кто? — спросил Бреддок, но сразу же увидел, как два полисмена несут Гарольда, а еще два — Эрнста. Сержант, замыкавший шествие, покачал головой.
— Да, сэр, — сказал он, — так и прикончить недолго. Вы уж поосторожней… Сами виноваты, нет спора, но тоже люди.
— Вероятно, я вышел из себя, — признался Осберт. — Бывает со мной, бывает… До свиданья, сержант, спасибо. Ну Бэш, я к вашим услугам.
Бреддок замялся. Лицо его, бледное в свете фонаря, стало в передней зеленоватым.
— Так о чем вы хотели поговорить? — осведомился Осберт.
Гость что-то проглотил два раза подряд.
— Увидел, знаете, в газете про вашу помолвку, — объяснил он. — Решил спросить, какой вам сделать подарок.
— Спасибо, мой дорогой.
— А то все дарят одно и то же.
— Верно, верно. Ну, что ж, обсудим.
— Нет, я спешу. Лучше вы мне напишите до востребования: Африка, Конго, Бонго. Я как раз туда еду.
— Ладно, — согласился Осберт. — Какие у вас странные ботинки!
— Мозоли замучили.
— А шипы зачем?
— Уменьшают давление стопы.
— А, ясно! Спокойной ночи, Бэш.
— Спокойной ночи.
— Всего вам хорошего.
— И вам! И вам! — воскликнул Бреддок.
СНОВА О НЯНЯХ
Увидев мистера Маллинера в «Привале рыболова», мы испытали ту радость, какую испытывает горожанин, когда сквозь туман проглянет солнце. Наш уважаемый собрат навещал свою старую няню в Девоншире, и без него умственный уровень бесед непозволительно понизился.
— Нет, — отвечал мистер Маллинер, когда мы спросили, хорошо ли он съездил. — Нет, хорошо мне не было. Старушка почти совсем оглохла и потеряла память. А главное, может ли тонкий человек ощущать покой рядом с тем, кто бивал его некогда головной щеткой?
И он поморгал от былой боли.
— Удивительно, — продолжал он не сразу, — удивительно, как мало меняется старая, добрая, кряжистая няня по отношению к своим питомцам! Они поседеют, полысеют, прославятся на ниве политики, промышленности или искусства, но для нее останутся мастером Джеймсом или мастером Перси, которые без понуканий никогда не умоются. Шекспир дрогнет перед няней, Герберт Спенсер, Нерон, Аттила… Что же до Фредерика, моего племянника… но интересна ли вам жизнь моих родных?
Мы заверили его, что интересна.
— Тогда, — сказал он, — я поведаю вам эту историю. Ничего особенного, конечно, но — показательно, показательно!