— Кэбот Деленси сидит на айсберге. Перед его взором проплывают картины былого.
— Какие?
— Вы не сказали.
— Ну, вот и выясним, — сказал шеф. — Что там у него проплывает?
Молодой человек в очках, который вообще-то мечтал открыть магазинчик, предположил, что Деленси украшает витрину пупсами и фестонами.
— При чем тут пупсы? — рассердился шеф.
Автор проекта полагал, что они способствуют торговле.
— Чушь! — воскликнул мистер Шнелленхамер. — Он миллионер, а не торговец.
Пожилой субъект предложил воспоминания об игре в поло.
— Ерунда, — сказал шеф, — Какое поло? Мы должны иметь в виду обычных, скромных жителей Среднего Запада. Верно я говорю?
— Да, — сказал Первый Поддакиватель.
— Да, — сказал Второй.
— Да, — сказал и Третий.
Киватели кивнули. Уилмоту показалось при этом, что в шею ему вонзили раскаленный щуп. М-р Левицкий дернул за рукав м-ра Шнелленхамера.
— Видели, какой взгляд?
— Да. Мрачный. Злобный. Значит, следим. Совещание продолжалось. Все что-нибудь да предложили, но решил проблему сам шеф.
— Придумал, — сообщил он. — Сидит он на этом айсберге и вспоминает поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?
— Да.
— Да.
— Да.
Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.
Этот тихий, вежливый, предупредительный кивок успокоил шефа. Он вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:
— Итак, одно видение — поло. Нужно второе, в лирическом ключе. Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.
Молодой человек в очках предложил показать, как Деленси продает красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?
Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.
— Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза — да, встречаются, но где? В старом саду. Жужжат пчелы, воркуют горлинки, шелестит листва. Ти-хо! Весна, ясно? Красота, ясно? Трава… э… зеленеет. Почки… э-э…
— Краснеют? — подсказал мистер Левицкий.
— С чего им краснеть? Ну, почки…
— Варятся? — проснулся один сценарист.
— Простите, — заметила секретарша, — почки не варят, а тушат.
— Это не те!
— Да-да, конечно, — огорчилась Мейбл. — Тут совсем запутаешься. Почки, птички…
— Будут и птички, — радостно пообещал шеф. — Какие хотите. Особенно кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она, объятие (помните о цензорах!), и вдруг мы слышим «Ку-ку! Ку-ку!» Так?
— Да.
— Да.
— Да.
Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:
— Простите, мистер Шнелленхамер, не так. Воцарилось мертвое молчание. Одиннадцать сценаристов застыли, не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с ним не бывало.
— Что-вы-сказали? — выговорил он.
Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк—на инквизиторов.
— Кукушка, — объяснила она, — произносит не «Ку-ку», а «У-ку». Особый звук, между «ъ» и «у».
Сценаристы затрепетали. Многие чуть не плакали. И то — такая слабая, такая юная…
Мистер Шнелленхамер, уже ничуть не радостный, громко дышал носом. Наконец он произнес:
— Вы уволены. Мейбл вспыхнула.
— Это нечестно! — сказала она. — Это несправедливо! Я же признала, что напутала с почками. А кукушки… Да я выступала с этим номером от Орегона до Мэна! Кого-кого, а их я знаю. Не верите — вон мистер Маллинер, он вырос на ферме. Мистер Маллинер, что они произносят?
Уилмот вскочил, глаза его сияли. Да, был миг слабости, он любил Мейбл отчаянно и безумно, но чеки подписывал шеф. Самая мысль о том, что кассир станет не золотым прииском, а просто дядькой с моржовыми усами, едва не привела к предательству. Но это ушло. Глядя на нее, он обрел былую силу.
— Ъ-ку! — вскричал он. — Какие «Ку-ку»? Нет, какие еще «Ку-Ку»? Ясное, четкое «Ъ». Я понимаю, это обычная ошибка, если «кукушка» — значит, так она и говорит. Но нет! Она говорит «Ъ-КУ».
Раздался странный звук. Это Мейбл, разрезая воздух, кинулась в его объятия.
— О, Уилмот! — рыдала она.
Глядя поверх ее волос на магната, родственник мой с удивлением увидел, что тот, вместе с компаньоном, выгоняет всех из комнаты. Сценаристы текли в коридор пенящимся потоком. Вскоре остались только шефы и влюбленные. Мистер Левицкий запирал дверь. Мистер Шнелленхамер направлялся к Уилмоту, заискивающе улыбаясь.
— Ну-ну, — говорил он, равно как и мистер Левицкий. — Я вас понял. Знающему человеку очень тяжелы такие ошибки. Я вижу, вы преданы нашей корпорации.