Именно в этом месте его раздумий послышался звонок и Лльюэлин пошел к телефону, подкрепляя себя мыслью, что, услышав голос Веры, он может бросить трубку.
— Алло! — сказал он.
— Здравствуйте, Айвор, — сказал Эфраим Траут. Мистер Лльюэлин затрясся от лысины до подметок. Прямой ответ на молитву часто действует именно так.
— Эфф! — закричал он. — Это вы!
— А кто ж еще?
— Где вы, Эф?!
— В Лондоне, отель «Дорчестер». Вызвали по делу, и я звоню вам. Спешу узнать, как вы справляетесь. Пошли к Николзу, Эрриджу и Трубшоу?
— Конечно, сразу, — сказал Лльюэлин, считая излишним рассказ о Вере Далримпл. — Видел младшего партнера, тоже Николза.
— Душехранителя он дал?
— Вот об этом я и хочу поговорить.
— Когда именно?
— То есть как «когда»?! Сейчас.
— Я собирался зайти к Сотби, на выставку первых изданий.
— К черту! Какие Сотби? Какие издания? Через двадцать минут вы здесь. Иначе уйду к Джонсу, Джуксу, Дженкинсу и Джернингему.
— Хорошо, Айвор, — сказал Траут, и через семнадцать минут сидел в кресле, а его друг говорил: «Так вот», — намереваясь очистить сердце от непосильнейших сердечных тягот, как выразилась бы училка, хотя могла бы знать, что приличные люди не суют в одну фразу «сердце» и «сердечных».
— Так вот, — сказал Лльюэлин, — у нас тут проблема. Мистер Траут всполошился.
— Сделали предложение?
— Конечно, нет.
Слово «конечно» могли бы счесть излишним, но Траут удержался.
— Ну, слава Богу, — сказал он. — А то я видел сон…
— К черту! Какие сны?
— …такой сон, будто вы выходите из церкви с шестой женой, а режиссеры держат над вами арку из сценариев. Значит, все в порядке.
— Нет. С Пикерингом плохо.
— А кто это?
— Душехранитель.
— И вы за него страдаете? Вы его так полюбили?
— Да, полюбил.
— Но работает он плохо?
— Очень хорошо. Дело не в том.
— А в чем?
— Он влюбился.
— Да, не ко времени. Может вам внушить всякие мысли.
— Вот тут вы не правы, Эф. Дело не во мне, а в нем. — Он что, ваш утраченный сын?
— Он мне вообще не родственник, но я его люблю, как сына. Подружились с первого взгляда. Я не могу смотреть, как он себя губит. Ему всего двадцать пять, нельзя так рано жениться.
— В шестьдесят пять тоже рано.
— Поговорите с ним!
— Это можно.
— У вас такой опыт!
— Да уж, опыт у меня есть. Мы только и возимся в АХ с этими Ромео.
— Они к вам ходят?
— Нет, это мы к ним ходим. Услышим, что молодой кретин собирается жениться, и говорим: «Наш случай». Обычно успеваем вовремя. Хотя, бывает… Знаете Отиса Бьюстриджа?
— Нет.
— Наследник картофельных чипсов. Мы пытались его уговорить, чтобы он не женился на четвертой певичке, а он дал в ухо нашему представителю. Болезнь далеко зашла, патологический случай. У Пикеринга еще не так?
— Почти так. Не глаза, говорит, а звезды.
— Ай-яй, — яй-яй!..
— Голос — колокольчики на лугу.
— Ах ты, Господи!
— Ямочка какая-то…
— Мне это очень не нравится. Кроме того, есть опасность инфекции. Нет, нет, не спорьте! Словом, поговорить надо. Кто там пришел, не он?
Действительно, молодой голос пел за дверью что-то веселое, и не успел Лльюэлин сказать: «Он», — как вошел Джо, похожий на кабатчика из комической оперы в старом стиле.
— О, простите! — сказал он, увидев гостя. — Я не ждал, что вы заняты.
— Ничего, ничего, — сказал Лльюэлин, — это мой друг Траут.
Любой друг Лльюэлина немедленно становился другом и Джо, который воскликнул с превеликим радушием:
— Здравствуйте. Какой мир, а? Красота, а не мир. Мистер Траут суховато кашлянул, как бы намекая, что он видывал миры получше, но Джо не унялся.
— Полон света, — сообщил он. — Радости, света и смеха. Поневоле запоешь.
Мистер Траут кашлянул снова, показывая этим, что он не совсем согласен.
— Схожу к парикмахеру. Нельзя вести ее в ресторан, когда ты просто шотландская овчарка, — заметил Джо, после чего исчез, озарив комнату улыбкой.
Его проводило тяжкое молчание.
— Видите? — сказал наконец мистер Лльюэлин.
— Вижу, как не видеть, — серьезно отвечал мистер Траут. — Редко встречал такие безошибочные симптомы. Ведет в ресторан.