— Могу, спасибо.
— Я остановился в отеле «Дорчестер». Приезжайте туда к половине восьмого!
— С огромным удовольствием.
— Только без собаки, — сказал мистер Траут и прибавил для верности: — Ха-ха.
— Ха-ха! — отозвалась Амелия.
— Хо-хо! — завершил беседу гость, думая при этом, что надо бы сходить к парикмахеру.
ГЛАВА Х
Вечер того дня, когда любовь настигла мистера Траута, не принес огорчений его другу. Своим лондонским представителям взрывчатки под зад он подложил, кухарка оказалась истинным мастером, международный разговор убедил его, что дела идут неплохо, а от Веры Далримпл не было никаких вестей. Словом, Промысел Божий просто из кожи лез ради хорошего человека.
Особенно умилял магната последний из его даров. Два раза злосчастный Айвор был на волосок от гибели, и спасся поистине чудом. В первый раз к столику вовремя подошел ее знакомый, а во второй — на него напала икота, и он смог поразмыслить, пока официант бил его по спине.
Однако нельзя искушать Господа; а потому он особенно радовался, что Веры просто нет. За последним обедом он как раз заметил удивительное сходство с Грэйс, и мысль о том, что опасность миновала, приносила истинное блаженство.
Именно об этом он думал, когда позвонили в дверь. Открывать он пошел, потому что ждал Траута, тот ему звонил: но боялся — ужасно. Траута он очень ждал. Вот кто разбирается в таких делах, и всегда надежней, чтобы тебя лишний раз поддержали.
Он ждал — и дождался, но Траут был совсем иным. Траут сиял, он сверкал, он приплясывал. Даже опустившись в кресло, он топал по ковру, словно нервный конь или танцор, исполняющий под волынку особый шаркающий танец, популярный некогда в американском водевиле.
Лльюэлин не обратил на все это должного внимания. Трудно опознать любовь извне, если ты занят только собою. Траут — угасший ли, светящийся ли — был для своего друга просто Траутом. Окажись тут Шерлок Холмс, он сделал бы выводы; но Айвор Лльюэлин их не сделал. Если он вообще об этом подумал, он решил, что друг его простудился.
— Я на минуту, — сказал тот. — Бегу к парикмахеру, давно надо подстричься. Сюда зашел, чтобы повидать Пикеринга.
— На что он вам?
— Есть дельце. Хороший человек, между прочим. Мы с ним сегодня виделись.
— Что же вы делали?
— Гнались в такси за девицей.
— Я думал, это не в вашем вкусе.
— Вообще-то нет, но он настаивал.
— Дурак, честное слово! Играет с огнем.
— Вы думаете?
— Конечно. Да она его женит в два счета!
Траут на это не ответил. Юристы — те же дипломаты, а он не хотел соблазнять друга.
— Дома он?
— Нет, ушел погулять. Мрачный, как дождливый день в Питсбурге. Не знаю, что с ним.
— Любовь, Айвор, любовь. Любовные горести. Она не желает его видеть.
— Вот и радовался бы.
Траут передернулся, как викарий, услышавший богохульство, но между двумя па спросил невзначай, не знает ли Айвор, как зовут эту девушку.
— Знаю, — отвечал тот. — Я ей давал интервью. Салли Фитч. Вы слышали песенку, Кол Портер поет — «Мамаша Фитч, папаша Фитч»?
— Нет, не слышал.
— Очень хорошая. Я ее исполняю в ванне.
— Да? Надо бы послушать.
— Загляните как-нибудь с утра, так в полдесятого. Прихватите плащ, я брызгаюсь. Ее без жестов не споешь.
Лльюэлин замолчал. Друг его плавал по комнате, словно прима в «Лебедином озере», а ему это не нравилось. В конце концов юрист — одно, танцор — другое. Именно тут он заметил в Трауте что-то такое, странное, словно он, по слову поэта, росой медвяною питался,[41] пил молоко из райских кущ.
— Зачем вам знать, как ее зовут? — не без резкости спросил Лльюэлин.
— Хочу к ней зайти, — охотно отвечал Траут. — Адрес я случайно знаю. Понимаете, надо их помирить. Нехорошо, когда два юных сердца разлучены недоразумением. Во всяком случае, мне это не нравится. Кто я, в конце концов, Томас Харди?
Лльюэлин совсем растерялся. Выговаривал Траут четко, но слова его не имели смысла. Если бы он стоял на месте, друг метнул бы в него укоризненный взгляд, но как его метнешь в движущуюся цель?
— Траут, — сказал Лльюэлин, — вы насосались.
— Ну, что вы!
— Тогда чего вы порете чушь? Еще вчера… Фразы он не кончил, ибо зазвонил телефон.
— Подойдете, а? — попросил он. — Меня нет дома.
Первые же слова повергли магната в дрожь, хотя он и обрадовался собственной мудрости.
— Да, madame?
Конечно, Лондон кишит всякими madame, но у них, подумал он, нет его телефона. Изнемогая от страха, магнат затаил дыхание.