Уиллоуби никак не ожидал брата. Тот, собственно говоря, не выезжал в Лондон, даже деньги (небольшие) занимал по телефону.
— Не знал, что ты здесь, — сказал юрист. — Что ж вы не сообщили?
— Вы были заняты, мистер Скроп, — отвечала секретарша с присущим ей достоинством.
— Да, — согласился он, — это верно. Координация глаза и руки! Ну, заходи, Крипс.
Старший брат пошел за ним в кабинет, питая слабую, но все же надежду. Уилл, несомненно, был в духе. Хватит ли этого духа на двести фунтов с лишним, знать никто не мог, но все-таки…
В кабинете младший брат резвился, как в приемной. Он напевал, он летал — словом, вряд ли мы нашли бы на Бедфорд-роу более веселого юриста.
— Удивительно! — воскликнул он. — Ты — у меня! Сигару?
— Нет, спасибо.
— Пообедаешь, конечно?
— Спасибо, нет. Надо успеть на 1.15.
— Жаль. Мы с Джерри идем в «Савой». Посидел бы с нами. Сэр Криспин был рад, что разговор откладывается. Собственно, он робел, как небезызвестная кошка из присловья.[50]
— Как он поживает?
— Вроде бы ничего. Не жалуется.
— Ты ему дал эти деньги?
— Нет, не дал.
— Почему? Да, конечно, он работает, но в его годы… Сколько ему, двадцать семь? В общем, деньги нужны. Мало ли какие расходы! Он столько сможет сделать…
— Вот именно. Прежде всего — жениться на этой стерве.
— На какой?
— На Вере Апшоу.
— Она не родственница Чарли?
— Дочь.
— Помню его, помню. Женился на Флоре Фэй.
— Да.
— Дочь тоже актриса?
— Нет. Она пишет. Всякую чушь, но кой-кому нравится. «Дни нарциссов» или там «Ровно в семь, на рассвете».
— Ой, Господи!
— Вот именно. Помнишь твое второе дело?
Сэр Криспин заморгал, показывая этим, что помнит, как вторая из брошенных им девиц подала в суд.
— Стоит ли это вспоминать? — укоризненно спросил он.
— Стоит. Вылитая Вера Апшоу. Тот самый тип, помесь ангела с акулой. Ей нужны его деньги.
— Откуда ты знаешь?
— От нее. Она ему сказала, что свадьбы не будет, пока я их не дам. Вот я и не даю. Знаешь, поговорим о чем-нибудь другом. С чего это ты приехал? Дела?
— Не совсем…
— Налоги?
— Да нет…
— Постояльцы заели?
— Пожалуйста, называй их гостями.
— Гостят они?
— Гостят, чтоб их всех!
— Места есть?
— Вообще-то, да. Двое уехали. Им скучно. Тишина, говорят, такая…
— Это хорошо. Я пошлю одну даму в твой зверинец. Американка, Бернадетта Клейберн, для друзей — Берни. Сестра Гомера Пайла. Они у меня живут. Он хочет, чтобы она отдохнула в деревне.
Сэр Криспин с такой горечью говорил о сбежавших гостях, что мог бы и обрадоваться, но нет — он удивился и пискнул, словно летучая мышь.
— Только женщин мне не хватало!
— Ну, как же без них? Сам знаешь, женская рука…
— Они едят в постели!
— Может быть, только не Берни. Она вышагивает до завтрака больше пяти миль. Помнишь Чосера?
— Кого?
— Отца английской поэзии.
— А, Чосера!
— Именно. Так вот, она похожа на Батскую ткачиху. Веселая, добрая, живая…
— Господи! Бойкая?
— В общем, да.
— Не пущу!
— Подумай хорошенько.
— Нет и нет!
— Так и передать?
— Пожалуйста. Уилл, я с ума сойду! Тебе-то что, ты человек солидный, а я..
— Ну что ж, как знаешь. А жаль. Гомер очень богат, денег он не пожалеет.
Сэр Криспин подумал, сказал: «О!», подумал еще и сказал: «Пусть едет» — и наконец выразил те чувства, которые вызывали у него так называемые гости.
— Чтоб они лопнули! Хоть бы купил кто этот Меллингэм!
— А что?
Сэр Криспин засмеялся тем смехом, который называют горьким. Уиллоуби с жалостью посмотрел на него.
— Опять астма?
— Это я смеюсь.
— Да? Никогда бы не подумал.
— Знаешь, почему я засмеялся? Ты вот спросил: «А что?» Да уж, вопрос так вопрос! Кому нужен дом черт знает где размером с Бекингемский дворец? Сколько денег уходит! Чинишь его, чинишь — как в прорву. Крыша, потолки, трубы, лестницы… Это — дом. А парк? Деревья стриги, ограду — чини, трава тоже сама себя не косит. Озеро чисти каждый четверг, жуткая вонь. А фермеры? Только и думают, как бы тебя разорить. Помню, отец обошел со мной этот парк, деревню, фермы — и сказал: «Все это, Криспин, будет твое». Что бы ему прибавить: «Помоги тебе Бог»! Уилл, ты не одолжишь двести фунтов шесть шиллингов четыре пенса?