— Ките! — удивленно констатировала Кей. — Какой начитанный молодой человек! Надо попросить автограф. Я и не знала, что ты знаток поэзии.
— Извечный почитатель и читатель. Всякий раз, когда у меня выдаются свободные полчаса, меня можно застать с последними сонетами Китса в руках. «Зачем здесь, рыцарь, бродишь ты угрюм и одинок?» Знаешь, войди сейчас сюда этот бедный рыцарь, тоскующий о своей La Belle Dame sans Merci,[3] поймавшей его в ловушку, я бы хлопнул его по плечу и сказал, как глубоко понимаю его чувства.
— Тебе все же приходится послаще, чем ему.
— С чего ты взяла?
— У него не было красной записной книжечки.
Джо передернул плечами и — хотя никто из близко знавших его людей в это не поверил бы — залился краской.
— А тебе откуда известно про мою записную книжку?
— Ты как-то оставил ее на столе, когда пошел кому-то что-то сказать. Я от нечего делать ее полистала. Кто все эти особы?
— Грехи молодости.
— Гмм.
— Не хмыкай. Эти девушки для меня ничего не значат. Так, легкие тени. Пена, оставленная морской волной после прилива на берегу моей памяти. Подай мне любую из них на тарелочке с гарниром, я и глазом не поведу. Теперь для меня никого не существует, кроме тебя. Не веришь?
— Нет.
— Ну вот, опять нет. Клянусь бородой Сэма Голдвина,[4] иной раз меня так и подмывает трахнуть тебя бутылкой по макушке.
Кей угрожающе подняла вверх кофейную ложечку.
— Поостерегись. Я вооружена.
— Сдаюсь. С тобой лучше не связываться.
Официант подал счет, Джо рассеянно заплатил. Кей внимательно смотрела на него своим изучающим взглядом.
— Дело, конечно, не в красной записной книжке, — сказала она. — Подумаешь, новоявленный Казанова — это даже мило. Хочешь, объясню, почему я за тебя не выйду?
— Страстно. Рассей, пожалуйста, туман вокруг этой страшной тайны.
— Ничего нового ты не услышишь.
— Не важно. Лишь бы ты говорила обо мне.
Кей сделала глоток кофе, но он остыл, и она отставила чашку. Ресторанчик опустел, официанты скрылись в своих тайных норах. Можно было разговаривать, не боясь быть подслушанным.
— Дело в том, что ты не относишься к породе, которую французы называют homme serieux.[5] Если ты знаешь, что это значит.
— Откуда мне знать!
— Попытаюсь объяснить. Обратимся к истории болезни. Она мне известна благодаря Билл. По ее словам, когда вы оба жили в Нью-Йорке, до того, как ты отправился в Голливуд, ты был вполне сносным писателем.
— Скорее, писакой.
— Что ж тут плохого? Половина из нынешних знаменитостей начинали как авторы ширпотреба. Главное — не отступать. Стремиться к цели и работать.
— По-моему, ты не вполне искренна.
— Продолжаю. Ты получил место в «Суперба-Лльюэлин» и поехал в Голливуд. Потом тебя оттуда выперли.
— Это со всяким может случиться.
— Да, но не всякий в этом случае требует личной встречи с боссом студии и в ходе беседы швыряет ему в голову увесистую подшивку «Сатерди Ивнинг Пост». Что тебя подвигло на такой поступок?
— Ничего лучшего в тот момент не пришло в голову. Уж больно неприятный собеседник попался. Это Билл тебе напела?
— Да.
— Слишком словоохотливая.
— В результате ты оказался в черном списке. Очень непредусмотрительно с твоей стороны, на мой взгляд.
Джо снисходительно погладил ее по руке.
— Не женского ума дело, — заметил он. — В жизни каждого мужчины, имеющего дело с Айвором Лльюэлином, наступает момент, когда он вынужден метнуть ему в башку подшивку «Сатерди Ивнинг Пост». Для того эту газету и печатают.
— Допустим. Хоть ты меня и не переубедил, но допустим, что ты прав. Обратимся теперь к твоему выигрышу. На тебя чудом свалилась куча денег, ты сорвал джек-пот…
Джо, недовольный тем, какой оборот принял разговор, принужденно хмыкнул.
— Это очень приятное воспоминание, — сказал он. — Сижу я как-то дождливым вечером в своей халупе, тягостно размышляя над тем, куда податься перекусить, и вдруг звонит телефон. Некая добросердечная особа с радиостанции «Дабл Ю. Джей. Зед» предлагает мне прослушать запись Голоса Незнакомца и попытаться отгадать, кому он принадлежит. И что же оказывается? Я слышу голос мистера Айвора Лльюэлина, который с момента нашей последней встречи непрестанно звучит у меня в ушах. Я, естественно, его опознаю, и добросердечная особа сообщает мне, что я таким образом выигрываю джек-пот и получаю немыслимые бабки. Это доказывает, что все в этом мире имеет свой смысл, даже Айвор Лльюэлин. Впрочем, я тебя перебил.
— Это так.
— Извини. Продолжай. Итак, ты говорила, что…
— Я говорила, что, когда на тебя свалилась эта куча денег, ты моментально бросил писать и предался безделью.
— Клевета.
— Сочинил ли ты хоть единственный рассказик после того, как получил эти деньги?
— Нет. Но я не бездельничал. Я искал себя, искал источник вдохновения. Внутренний голос подсказывает мне, что мне уготовано более благородное предназначение, чем лудить ковбойские байки для макулатурных журналов. И раз уж я разжился капитальцем, могу не суетясь изучить рынок.
— Понятно. Ну ладно, — сказала Кей, подымаясь с места. — Мне пора. И я покидаю тебя в убеждении, что ты все же не homme serieux.
Джо охватило уныние. Каждый раз хоть и по-разному, но в сущности одним и тем же кончались их разговоры, однако на этот раз ситуация была особенно безутешной, потому что через несколько дней три тысячи миль, горы, пустыни и прерии отдалят его от этой девушки. А ведь если и есть в мире нечто, требующее его неусыпного внимания, так это победа над неприступной Кей Шэннон.
— Погоди немножко, — взмолился Джо.
— Не могу. Тыщу дел надо переделать.
— Контора ждет?
— Чемоданы пакую. Завтра начинается мой отпуск.
— Впервые слышу.
— К слову не пришлось.
— И куда направляешься?
— В Голливуд. А что?
— Да ничего.
— Ты ощетинился, как морж.
— У меня в этот час всегда такой вид. Итак, ты направляешься в Голливуд.
— Да, в Беверли-Хиллз. В гости к тетушке.
— К Билл?
— Нет, к другой. К ее сестрице. Расположившейся гораздо выше Билл на социальной лестнице. Принадлежащей к старинной голливудской аристократии. Ее зовут Адела Шэннон.
— Та самая Адела Шэннон? Звезда немого кино?
— Та самая.
— Я слыхал о ней от Билл. Она, похоже, от этой Аделы не в восторге.
— Я, признаться, тоже.
— А зачем же в гости едешь?
— Сама не знаю. Так просто. Надо же куда-то ехать. Она как раз приглашала.
— Где она живет?
— На холмах, в конце Аламо-драйв. Там раньше жила Кармен Флорес. Ты, должно быть, знаешь это место.
— Так она расположилась в этом дворце? У нее, наверное, уйма деньжищ!
— Так и есть. Она вышла замуж за миллионера.
— Ты сможешь повторить ее подвиг, если я найду свою нишу и мои дела пойдут в гору. А пока что жди моего звонка.
— Чего ждать?
Джо рассмеялся. Дурное настроение как рукой сняло. Солнце засияло в разрыве туч, и все стало к лучшему в этом лучшем из миров.
— Неужто ты надеялась ускользнуть от меня, спрятавшись в Голливуде? Бедняжка, ты прозябаешь в раю, не отведавши плода от древа познания. Я сам еду в Голливуд через пару дней.
— Как! Ты же у них в черном списке!
— Я не в поисках работы туда направляюсь. Они, само собой, придут ко мне на поклон и станут упрашивать, но я гордо откажусь: после того, что случилось… И буду непреклонен. На самом деле я собираюсь потолковать с Билл насчет ее проекта. Она почему-то уверена, что мое сотрудничество обеспечит делу успех. Настаивает на том, чтобы я все бросил и примчался к ней. Жаль, что мы не сможем ехать вместе с тобой, мне надо кое-что уладить, прежде чем я покину метрополию. Тем не менее в свое время я дам о себе знать. Более того, ты получишь возможность лицезреть меня живьем.
4