Как солнце, играющее на заре, глаз слезою разыгрывался:
— Я и ты!
Свои руки развел точно поп, на алтарь выходящий; качаясь лопатками, дважды шагнув поясницею, выбросил над головою скрещенные руки; и после скрещеньем ладоней слетел, чтобы видеть сквозь пальцы им воображаемую голову и чтобы глаз ослепительный головоногого чудища, —
— глаз осьминога, слезой овлажняяся, —
— стал человеческий глаз! Свечка выпала.
— Я — это ты!
А слеза, подрожав на щеке, самоцветом скатилась в провалы телес разделявшихся; не балалакали балки; и провопиявшие камни молчали; но тявк голосов ее слышался: —
— где-то отряд пехотинцев прошел.
* * *За спиною стоял его сын, с задрожавшей челюстью, чувствуя, как разделялись составы его, —
— потому что —
— родной, одноглазый старик сумасшествовал над местом собственных пыток.
Вздирался усами профессор Иван
— Теперь мы прочтем оборотную сторону этой страницы, — шептался, вздираясь усами, профессор, —
— Иван!
Потащился, лопатками дергая голову и поясницей бросая стучавшие ноги, — под стену, откуда из красного крапа и желтых, и черных схватившихся лап его звезды рождающий глаз перенесся на блесках, — увидеть.
Увиделось; —
— он, —
— над столом вычисляет какое-то «пси», угрожающее городам, паровозным котлам, броненосным эскадрам; довычислил: осуществилась возможность разгрома, — котлов, городов, броненосных эскадр.
Ну, а — он?
Добродушно надчесывал спину; и думал о Наденьке:
— Пси!.. Плюс…
— Скажите пожалуйста!..
— Кси!
Как? И — только? —
— Еще, —
— подмаршевывал, перетирая ладони:
— Так-с, сударь мой, — так-с: переверт всего дела военного! — Было ли сказано? Было. —
— Так был он убийцею — не городов, паровозных котлов, броненосных эскадр — человеков.
Колено свое положив на колено, хватал двумя пальцами крашеный клок бороды, похохатывал тихо в усы над —
— детьми, над еще не рожденными, но обреченными в ряде веков разрываться под действием «пси»: —
— год тринадцатый: осень!
* * *— Так где ж была совесть?
Как не наложил на себя он руки?
Лоб, как камень, дробящий пустые скорлупы, раздрабливал — собственный лоб, сотрясением мозга грозя… задрожавшему Мите, который —
— схватился за лоб, отступая с порога: за дверь.
— Кто ж преступнее?
Носом стеная, схватяся руками за голову, вздернувши плечи, качнулся отчаянно, наискось, сняв с головы свою голову, точно стеклянный футляр, его шваркнул о пол, чтоб — разбилась она; руки сжав, стиснув пальцы, качался своей бородой над раскоканным прошлым:
— Убийцы — мы: все!
Митя вздрогнул, схватился за голову, всхлипывал под прорастающий голос профессора:
— На основаньи какого ж закона?
— Механики! — путался «тот», кем он был.
— Так с механикой — можно; а так, как тебя убивали — нельзя? Скопом — можно, поодиночке — нельзя?
И себя переживши убийцей, склонясь над убийцей своим, его видя у ног, локоть свой на ладонь, чтоб в другую ударился лоб, точно камень.
Он — всхлипывал.
Грохнулся в пол головой:
— Удар — дар!
Из стеклянного глаза, как у судака, слеза капнула — в слезы визжавшего плачем преступника: слезы смешалися. Трупы не плачут:
— Я — ты!
— Мы — есьмы!
— Победили!
* * *— Отец!
Митя ринулся в двери и, став на колено, оттаскивая от отскобленных следов красной лужи растрепанного старика, захватившего пальцами кончик штанины верблюжьего цвета, которую он сорвал с кресла, и слезы свои отирал.
Но увидевши сына, — отдернулся, усом всторчася; с кряхтением чистя колено, поднялся; штаны — отшвырнул; щеки — вспыхнули; пальцы вонзив в подбородок, разгреб ими бороду; и не усы, а два белых клока, как клыки, отделясь от седин разделившихся, вдруг забодались на сына, а зубы блеснули из-за бороды его, как электрический свет:
— Сколько времени жил я с тобою: и ты не узнал меня, Дмитрий!
И глаз закатил мордотрещину сыну.
— Отец!
— Никогда не любил ты меня!
Руку выбросил, точно с мечом, отсекающим руку, и ею с размаху отсек:
— Мне осталось недолго с тобой говорить!
И слезу кулаком отеревши, прошел мимо сына.
А Митя стоял пред стеной, как прозревший на… пол только мига: —
— разъялися стены в стенах.
Но — задвинулись стены: и пережитое в полмиге ничем не мигнуло ему в остававшемся кончике бедной, еще до рожденья загубленной жизни его: —