— Все мы родимся от похоти в — в похоть, — расставил он ноги.
— Течем, как струя из сортирных пространств.
И с прикряхтом застегивался.
— Даже имя, — два шага к фарфоровой чашке, — сотрется; скажу — а пропо; писсуары опрятнее, чем будуары.
Стряхнул бледный пепел в фарфоровый и округленный оскал:
— Их же дезинфицируют.
И он с мечтательным вздохом сапфировый выпыхнул дым:
— Как не бывшее бывшее: несколько лет, — и кто вспомнит, что Тертий Мертетев с Друа-Домардэном стояли здесь, выпятив ноги; и — мыслили здесь.
Но Мандро не ответил, принюхиваясь; но зачиркали блеском вторые глаза:
— Караулимый вами, — пунцовые десны беззубо оскалил, — спокойнее вас; и — свободнее вас.
И заикою став, продрожал:
— Негодяй я ужасный, — попал, — эдак скалясь, похабничают, — негодяю ужасному в лапы.
О, странно живые, — ужасно живые, — мерцающие над беззубым оскалом глаза!
— Вы, почтеннейший, — тише, — Мертетев ему, подходя к умывальнику:
— Этот Вадим Велемирыч — откормленный скот, — «непщевати вины о гресех», — так его называем, — чудовище грязное; ну, а приходится, в корне беря, с философским спокойствием действовать: вы не волнуйтесь.
Свои руки вытер:
— Пренэ: сэрвэ ву[117].
Передал полотенце:
— Прискорбная штука есть жизнь.
Но ударило, как по щеке: это — чмокнули губы:
— Мэрси!
Что-то вроде неистового поцелуя!
— Не мучайте: сразу, — глазами хотел приласкаться, — убейте!
С неистовой ненавистью:
— Задразненье!
И Мандро, понимая, — за все отольется, — простроил невинную мину, как пляшущая обезьяна: под лапой бичующей.
— О, — ненароком — профессор Душуприй влетел, торопливо насаживая на горбину дерглявого носа расставом локтей золотое пенсне: золотые показывал зубы:
— Ну?
— Как?
Бросил руки сочувственно и патетически:
— Вот человек? Ему лавры срывать, — а он вот что!
Мертетев же в ухо Душуприю:
— Плох!
Но Душуприй свои золотые показывал зубы:
— Вы знаете?
И очень сухо с горбины низринул на черную ленту пенсне свое:
— Я — старый медик: а я ничего в нем не вижу особенного: шизофрениками кишит мир.
И — пошел к писсуару, где стал облегчаться, чтобы, убежав к рукомойнику, — руки помыть; —
— да, —
— кордон —
утонченный; в глаза не бросается; цепче он проволоки; и — надежнее кандал.
* * *Мандро же, зафыркав, шарчил и кидался простроенным клином своей бороды над бабацавшим в тяжких усилиях телом, бросая в Содомы во веки веков свой оскаленный рот, попирая ковер, на котором скрещалися темные, сизые полосы в клеточку с синими шашками; громко в пустой коридор брекотали — бры, бры, — каблуки — над историями: древней, средней и новой;
а следом за ним, держась линии кайм, вдоль стены, поправляя орла, шел Мертетев;
и ерзавшим задом свой корпус качал.
Перед дверью в тринадцатый номер Мандро торопился ему досказать писсуарные мысли:
— Кривая не вывезет: и — кривизной кривизны не исправите. Непротивление, — я, к сожаленью, к нему пришел поздно; тогда б не имел удовольствия с вами в беседу вступать.
И Мертетев, подбросивши руки, одной головой согласился:
— О, да! Суета сует! И — честь имею.
Защелкал в двенадцатый номер.
Мандро же затылочной шишкой — в тринадцатый; и — налетел на Жюли де-Лебрейльку.
Убит публицист Домардэн
Нога на ногу, стан изломавши, без лифа, показывая мускулистую, смуглую, голую руку, подмышку и груди, — застрачивала что-то наспех она в свой блокнот, отняв столик.
Как? Корреспондирует?
— Акикуа?
А она, настоящий гарсон, повалясь на козетку, сучила ногами с тем видом развратным, с каким обнажала когда-то пред ним свои прелести:
— А-а-а!
С перекатами: про «Фигаро».
Что? Кому?
Вопрос — праздный, — как если бы спрашивать, — кто он: Иван, Каракалла, Нерон, — питекантропос?
В доисторической бездне сидели.
Схвативши за плечи Лебрейльку, ее протолкав за альков, он ей лиф зашвырнул, чтоб оделась:
— Лэссе муа сёль[118].
— Крэатюр![119]Он услышал:
— Саль сэнж![120]
Надев лиф, ставши взаверть, бросая блеснь черноче-шуйчатой талии, юбку рукой захватив, точно вставшая на лапки задние ящерица, шустро шуркнула, точно сухою осокой, в двенадцатый номер, не видя его, будто он и не воздух, которым он все еще дышит; лизнувшись, одернувшись, дернувши носиком, — дверь за собою на ключ; офицерам чеканила твердо головкою, рукою, зажатою бровью.
* * *