— зильберглас: —
— приготовленный столик лакей обирает, расставив, двуухую форму чистейших крахмальных салфеток.
Сюда Непещевич, ведомый почтительно распорядителем в смокинге из обнищавших князей, — дам ведет; ярко-желтая юбка мадам Тигроватко и тигровая шаль Леоночки тонут в оранжево-желтой портьере: и — в креслах.
Скандал
Мадам Тигроватко становится вдруг своенравным «анфанчиком»; выщипнувши пахитосочку, бисерной струйкой стреляет в какого-то, мимоидущего; штрипки одернув, он сел против них; и — показывал томный носок: цвета «прюн»[106].
И лакей, отмахавши салфеткой, пронес огурец свежесольный.
Леоночка виделась издали злым, перепудренным личиком и ярким бантом, кричавшим с волос; Непещевич склонился над ней:
— Что вы пьете?
— Я…
И — затруднялась сказать.
— Нет же, Леокадй, — научите ее!
Как во сне —
— прочно вылезла гадина; точно во сне: соблеснулись тигриные полосы с колером серо-оранжевых стен; и припомнились ей желто-красные крапы дешевых кретонов, в которых Терентий Титович, «Тира», — ее ожидал:
Крапы, черные мухи, летали вокруг головы.
Вот гречанка, голея плечами, проходит эгреткою; с ней — перепудренный труп: прыщ его розовато сквозит.
* * *Из-за дыма далекая зала — цвет моли; в ней — месиво; громко таракают: горлом, ножами, тарелками; кто-то першит, кто-то тащится с кем-то; кого-то зовет за собою; откуда-то щелкает пробка; синеет не дама — щека; и она — примазная замазка.
Кто?
Вскакивает и бросается, чтобы увязнуть в проходе; он рвется замятой визиткой; как будто, надевши ее, оказался в трактире, где пил; в ней и спал; — и — опять затащили в трактирчики; вид парикмахерской куклы, но — трепаной куклы: клоки бронзовой с просверками бороды сохранили едва очертание тонкого клина: парик — съехал набок.
И тотчас —
— за ним —
— шпорой цокая, —
— Тертий Мертетев!
— Миррицкая, Мирра: в шелку темно-вишневом, черными пятнами!
За руки схваченный Миррою, — из-за оливковых, как неживые круги полудохлой очковой змеи, ужасающих странно глазниц золотыми глазами, — живыми, — блеснул, через головы выкинув руку; и психой, которую греют нагайкою, взвизгнул на весь ресторан:
— Она — дочь моя!
Загалготали, вскочили, сбежали, таращась усами, кусаясь зубами; и дамочка бросилась вместе со всеми.
— Пустите, — взвизжало в кольце голосов.
Но Мертетев, отрезавши путь, навалился могучею грудью; и — распорядителю бросил:
— Больной!
Все усатые губы и морды, напучившись дьявольски, точно собаки на кость; только серая пара (в лице — лень тюфячья) повесила локоть и тихо зевнула в жилетец свой —
— переплетение розовых лапочек в каре-коричневом: из пестрой комнаты.
Распорядитель лакею дал знак подбородком, чтоб мчался: вести, куда нужно иль… вывести.
* * *Все это издали слышалось еле; и — виделось еле.
Мадам Тигроватко лениво лорнет навела, как с эстрады, — на синее облако дыма:
— Что там?
И лорнировала, как с эстрады, соседнее зальце, где — пятнами стены, кирпичные, с кубовыми кувырками, с лиловыми грушинами (взрезы розовые в черно-бурых кругах): с желтым кантом.
Вон дама с фарфоровой грудью, губами коралловыми из соломинки тянет под кущей из розовых, собственных, перьев на фоне дивана оранжевого с голубыми изливами; с нею же щеголеватый с щеглячьим, щепливеньким личиком юноша; белые ведра («Шабли», мозельвейн) блеск бросают с отдельного столика в дымчато-голубоватой, — с расплясами сурика, — шторе.
Велес-Непещевич назад посмотрел:
— Вероятно, скандал…
На тарелочку, как драгоценность, ему принесли шоколадного цвета сигару; он, сняв сигнатурочку, ловко обрезал, вскурил.
А Леоночка — не повернулась.
Григорий Распутин
Скандал — продолжался.
В кольце раздражительных, нетерпеливых людей бормотали:
— Кто?
— С кем?
— Отчего?
И опять резанул этот визг:
— Моя дочь!..
— Да вы — кто? Да вы — что?
— Я — Ман…
Дррр!
— Он сумасшедший!! — Мертетев орнул.
И рукой заклепал рот больному.
— Ведите же, — к распорядителю.
Тот сделал знак подбородком лакею, а взлетом руки — капельмейстеру, — из-за голов выставляющему голову; с Миррой, с лакеем, больного отрезал от рвавшихся броситься скопом на этот скандал.
«Ойра, ойра!» —
— с эстрады сорвался оркестр с музыкантами, стульями, нотами, с ожесточением локтей, точно тыкавших воздух и резавших горло!