— Моль-с!
Серафима же думала, что аллегории.
— Что вы, профессор?
Ударами ботиков закосолапил:
— Оттуда гонялись за мной!
— Кто?
— Да он, человечек: с собой; а его растереть между пальцами: моль-с желтоватая!
— Вы объяснитесь, профессор!
— Ну-ну-с: ничего-с… Заведем нафталин.
Возмущалась на эти шарады глазами, огромными, синими, ротик зажавши с достоинством горьким; и серыми ботиками за ним топала; и не вникала; берег ее: —
— девочка-с! Как ей сказать, —
— что ходил он дорогой, которой никто не ходил?
Ровно несся по снегу, блаженным пространством дыша; он, дорогою страхов пройдя, не боялся.
И — там: —
— синева отдаленных домовых квадратов — совсем голубая; как в паре опаловом; розово-желтыми персиками пронежнел — красный дом; тот, вишневый, — вино; а этот, беленький, — розовый воздух невидимый.
Он ей сказал, точно светом облещивал:
— Не обращайте внимания, — в корне сказать… Я тут, — ясное дело, — шучу!
Изумлялись: —
— вершина сосны, схватясь ветками в облако, розово вспухшее, свесилась каре-янтарного, ставшего ясным, ствола; ствол сосновый, вот этот, как смолотый кофе; и карий, и красный; березовый ствол, как коралл; —
— дом, —
— лимон, —
— апельсиновый!
Сделал рукою с достоинством ей пригласительный жест:
— Ну-с, — мы завтра отправимся с вами: ко мне-с!
Красным носом — к земле, точно знак подавая стоящим в низине:
— За томиком Клейна… Там в томике, — листики, кое-какие мне нужные: для вычисления.
Заговорил в первый раз с ней о доме своем; шарчил в черч ветвей — на прозор заревой: через розовый иней.
Как шапки миндальных цветов, возникала за дальними купами купа лесная; и лес над лесочком висел, точно в небе, —
— дымеющим облаком!
Медленно шел под деревья, с которых свевались охапками иней, — на бирюзу; и — на облачко, облачко срезавши шапкой; и — шапкой означился: в розовом фоне забо-Рика.
Тер-Препопанц
Огнецовой блесной стали тяжести красочных линий; поскрипывал стол:
— Уезжаете?
— Мое почтение, — скрипнуло кресло, в которое сел над столом; десятью задрожавшими пальцами бегал.
Внырнула в себя, вздернув плечи под окнами; стиснула пальцы, растиснула: белые пятна остались; рванулись навстречу.
И думала: он затаил про себя свою главную мысль.
Наблюдала за ним, как кричал:
— Дроби, дроби, — «лепта», скажет грек.
И схватяся за голову, вздернувши плечи, качнулся — налево и вниз: точно голову, сняв с головы, — бросил в пол ее:
— Чорт побери, надробят челюстей: и налепят затрещин!
Пошел, выбивая ногами, как на плац-параде солдат:
— Тоже, — дроби, взять в корне!
Унять не умела его.
Наблюдала: ладонь, как лягушка, прыжком пролетела в жилетный карманец; и нож перочинный явился подскакивать в воздух (ловил превосходно его).
Равновесие восстановилось.
Над дальним забором, в окошке поблескивать стала звездиночка: зирочка.
Видел малютку —
— в зелененьком платье,
поправивши золото мягких волос и сиренево-серую шаль завязавши в изящную, венецианскую шапочку, билась, как птичка.
И стало ему и добрее, и лучше: от шлепов двух ножек.
И он разразился сентенцией:
— А Диофант, — к ней поехал он носом под носик, — писал свои дроби — «лепта», скажет грек, — как и мы-с.
И поставил два пальца себе:
— Ставя букву под буквой и их отделяя чертой.
И стоял перед ним Пифагор, как фантазия мысли, и точной, и образной.
* * *Крытую бархаткой лавочку в ножки поставила; ножки — на лавочку.
Личико из-за коленок заигрывало: то в открытки, то в прятки; и напоминало ему щебетливую мордочку ласточки; выставив очень задорненькии носик, скосив его, зубками нить перекусывала, улыбаяся мило малиновым ротиком, очень задорненьким; что-то такое она вышивала: узорчик лилейчатый строился.
Ушки прислушались: ножки с подлавки слетели.
— Шаги?
И округлым движеньем, как в ветре, — прыжком: мягко вылетела; промельканьем зеленого платьица —
— «фрр» —
— погналась, неизвестно куда, неизвестно зачем.
— Вы чего?
Ножки — «топ»; и — попала к окошку; и беличье что-то в ней выступило.
Синина
Тук!
— Войдите!
В пороге, конфузясь, стоял… Препопанц; нос Тиглата-Палассера в красные пальцы дышал.
И составила чашечки чая, жалея о чем-то: сдвиганьем предметиков; Тер-Препопанц стал являться к вечернему чаю совсем не как доктор, а — просто; с профессором был безупречен; сидел, опустивши свой нос; и молчал: мировоззрение Тер-Препопанца с недавнего времени стало: ее лицезрением.