Женщина снова принялась ткать. Не обращая внимания ни на Юм-Юма, ни на меня, она вполголоса напевала под стук станка все ту же заунывную песню:
— Юм-Юм, — сказал я. И голос мой зазвучал как-то странно. — Юм-Юм, я отправляюсь в Страну Чужедальнюю.
— Знаю, — ответил Юм-Юм.
Ну и удивился же я!
— Как ты узнал? — спросил я.
— Ты так мало знаешь, Мио! — сказал Юм-Юм.
— А ты, ты знаешь, верно, все? — спросил я.
— Да, знаю, — ответил Юм-Юм. — Я уже давно знаю, что тебе предназначено отправиться в Страну Чужедальнюю. Все это знают.
— Все это знают?
— Да, — сказал Юм-Юм. — Птица Горюн знает. Ткачиха знает. Белоснежные лошади знают. Весь Дремучий Лес знает: деревья шепчут про это, и травы, и цветущие яблони — все это знают.
— Да ну! — удивился я.
— Каждый пастух на Острове Зеленых Лугов знает, и по ночам его флейта поет об этом. Нонно знает. Его бабушка знает, Йри с братьями и сестрами тоже знают. Колодец, который нашептывает по вечерам сказки, тоже знает. Говорю тебе, все это знают.
— А мой отец?.. — прошептал я.
— Твой отец всегда это знал, — сказал Юм-Юм.
— И он хочет, чтоб я отправился туда? — спросил я, не в силах сдержать дрожь в голосе.
— Да, хочет! — ответил Юм-Юм. — Он страдает, но хочет, чтоб ты отправился туда.
— Но я так боюсь! — признался я, плача. Только сейчас я по-настоящему понял, как боюсь. — Юм-Юм, у меня не хватит на это смелости, — сказал я, обнимая своего друга. — Почему мой отец-король хочет, чтоб именно я свершил этот подвиг?
— Мальчик королевского рода — единственный, кому суждено свершить этот подвиг.
— А если я погибну? — спросил я, крепко ухватившись за руку Юм-Юма.
Он не ответил.
— И мой отец хочет, чтоб я все равно отправился туда?
Женщина перестала ткать — в комнате стало тихо. Смолкла птица Горюн. Замерли листья на деревьях, не слышно было ни малейшего шелеста. Стояла мертвая тишина.
Юм-Юм кивнул и едва слышно сказал:
— Да, твой отец все равно хочет, чтоб ты отправился туда.
— У меня не хватит смелости, — закричал я. — Не хватит! Не хватит!
Юм-Юм молчал. Он только смотрел на меня, не говоря ни слова. Снова запела птица Горюн, и от ее песни сердце замерло у меня в груди.
— Она поет о моей маленькой дочке, — сказала ткачиха, и слезы ее жемчужинками покатились по полотну.
Я сжал кулаки.
— Юм-Юм! — сказал я. — Я еду в Страну Чужедальнюю!
При этих словах за окном пронесся ветер. Дремучий Лес зашумел, а птица Горюн залилась песней, такой звонкой, какой не слыхал еще ни один лес в мире.
— Я знал это! — сказал Юм-Юм.
— Прощай, Юм-Юм! — сказал я, чувствуя, что вот-вот зареву. — Прощай, дорогой Юм-Юм.
Юм-Юм посмотрел на меня, посмотрел как будто глазами Бенки и, улыбнувшись, сказал:
— Я поеду с тобой!
Вот это друг! Юм-Юм — настоящий друг. Я так обрадовался, когда он сказал, что поедет со мной! Но я не хотел подвергать его жизнь опасности.
— Нет, Юм-Юм! — сказал я. — Ты не поедешь со мной, ты не можешь ехать со мной!
— Нет, поеду! — возразил Юм-Юм. — «Мальчик королевского рода, верхом на белоснежной лошади, и с ним единственный друг» — так было предсказано. И не тебе менять то, что было предначертано много-много тысяч лет назад.
— Много-много тысяч лет назад, — повторила ткачиха. — Помнится, ветры пели про это в тот самый вечер, когда я сажала свои яблони, а было это давным-давно. Много-много тысяч лет назад. Подойди ко мне, Мио! — позвала она. — Я починю твой плащ.
Взяв волшебную ткань, она отрезала лоскуток и зашила прореху в моем плаще. Но это еще не все. Она подбила мой плащ сверкающей тканью и набросила его мне на плечи.
— Свое лучшее полотно я отдаю тому, кто спасет мою маленькую дочку, — сказала ткачиха. — А еще ты получишь хлеб, хлеб насущный. Береги его. Ты еще узнаешь голод!
Она дала мне хлеб, и я поблагодарил ее. Потом, обернувшись к Юм-Юму, спросил:
— Мы готовы в путь?
— Да, готовы! — ответил Юм-Юм.
Выйдя из домика, мы пошли по тропинке меж яблонями. Едва мы уселись верхом на Мирамис, как птица Горюн расправила свои черные крылья и взмыла к горным вершинам.
Когда мы скакали между деревьев, сотня белоснежных лошадей глядела нам вслед. Они нас не провожали. Цветущие яблони белели, как снег, при свете луны. Они белели, как снег… Может, я никогда больше не увижу таких прекрасных яблонь в белом цвету…