— Что тут происходит? — вскричал Лайонел, удивленно оглядываясь по сторонам. — Кто связал мистера Седжа и почему? В чем он провинился?
— О, в сущих пустяках! Он повинен всего-навсего в измене и убийстве, — отвечал Макфьюз. — Если, конечно, того, кто стреляет в человека с твердым намерением его убить, можно назвать убийцей…
— Нет, нельзя, — произнес Сет Седж, отрываясь от молчаливого созерцания пола и поднимая глаза. — Для того чтобы совершить убийство, человек должен убивать злонамеренно…
— Вы послушайте, как этот негодяй разбирается в тонкостях закона, словно он верховный судья королевства! — прервал Седжа капитан гренадеров. — А какое же еще другое злонамерение было у тебя, мерзавец ты этакий, как не убить меня! Вот за это самое тебя и будут судить и повесят, помяни мое слово.
— Вряд ли найдутся присяжные, которые признают меня виновным в убийстве неубитого человека, — сказал Сет Седж. — Во всем Массачусетсе не сыщется таких присяжных.
— «Во всем Массачусетсе»!.. Ах ты, убийца, разбойник и бунтовщик! — вскричал капитан. — Ты у меня отправишься в Англию! Ты у меня отправишься в Англию, где и будешь повешен. Я заберу тебя с собой в Ирландию, черт побери, и сам, собственноручно, вздерну там и похороню зимой в болоте…
— Но в чем он провинился? — спросил Лайонел. — Почему угрожаете вы ему столь страшными карами?
— Этот негодяй был там!..
— Где — там?
— Да там! Черт побери, сэр, разве весь край не гудел, словно потревоженный улей? Неужто у вас такая короткая память, майор Линкольн, что вы уже позабыли, как эти бродяги преследовали нас по горам и по долам без отдыху и сроку?
— И что же, мистер Седж оказался в рядах наших неприятелей?
— Да! И я видел собственными глазами, как он три раза в течение трех минут прицеливался мне прямо в грудь и спускал курок! — отвечал разгневанный капитан. — И кто, как не он, сломал эфес моей шпаги? И разве этот разбойник не всадил мне в плечо добрый кусок свинца, который он величает дробинкой?
— Закон не позволяет называть человека разбойником, когда у вас нет на то доказательств, — сказал Джэб. — А входить в город и выходить из него, когда кому вздумается, это законом не запрещено.
— Вы слышите, что говорят эти мерзавцы! Они знают все статьи закона не хуже, а пожалуй, еще лучше, чем я! А ведь мой отец судья графства Корк! Я подозреваю, что ты тоже был с этими бунтовщиками и тоже заслуживаешь виселицы, как этот твой досточтимый сообщник.
— Что я слышу! — воскликнул Лайонел, поспешно отворачиваясь от Джэба из опасения, как бы дурачок не сболтнул чего-нибудь, что могло бы его погубить. — Неужто вы не только примкнули к бунтовщикам, мистер Седж, но даже покушались на жизнь человека, которого не раз принимали как гостя под своим кровом?
— Мне думается, — сказал Седж, — что, чем меньше я буду говорить, тем лучше — ведь будущее никому не ведомо.
— Вы слышите, как хитрит этот негодяй! Он не может сознаться в своих преступлениях как честный человек духу не хватает, — перебил Макфьюз. Но я избавлю его от этой неприятной необходимости… Мне, майор Линкольн, признаться, порядком надоело, что в меня с самого утра палили из огнестрельного оружия, словно в какого-нибудь хищного зверя, и я решил должным образом отблагодарить за это джентльменов, засевших в холмах, и, воспользовавшись поворотом дороги, зашел со своими солдатами в тыл отряда этих дикарей. Так этот вот господин трижды стрелял в меня, прежде чем мы приблизились, пустили в ход штыки и прикончили их всех, кроме него. Физиономия этого мерзавца показалась мне уж очень подходящей для виселицы, и я решил прихватить его с собой скуки ради и вздернуть при первой удобной возможности.
— Если так, то мы должны передать его в руки властей, — сказал Лайонел, с улыбкой выслушав сбивчивый рассказ рассерженного капитана. — Пока еще никому не известно, как решат поступать с пленными, захваченными в этом весьма необычном бою.
— Я не стал бы обращать внимания на подобные пустяки, — сказал Макфьюз, — но этот негодяй со своим дробовиком вздумал охотиться на меня, словно на дикого зверя, — так ведь и норовил пристрелить, словно бешеную собаку! Как же ты, мерзавец этакий, хочешь называться человеком, а сам целишься в ближнего своего, словно в какую-нибудь скотину!
— Что ж, — угрюмо сказал Седж, — если человек вышел сражаться, так уж нужно целиться лучше, чтобы но тратить попусту ни времени, ни пороху.
— Так, значит, вы признаете предъявленные вам обвинения? — спросил Лайонел.
— Майор — человек рассудительный и справедливый, и ему я готов объяснить все толком, — сказал Сет Седж, как будто решившись нарушить обет молчания. — У меня, понимаете ли, было сегодня утром небольшое дельце в Конкорде…
— В Конкорде! — воскликнул Лайонел.
— Да, в Конкорде, — подтвердил Седж с крайне невинным видом, — это городок милях этак в двадцати…
— Провались ты со своим Конкордом и со своими милями! — не выдержал Полуорт. — Да разве есть теперь во всей армии хоть один человек, который мог бы забыть это проклятое место! Говори о деле, а не растолковывай нам расстояние — мы измерили его ногами.
— К чему так горячиться и спешить, капитан! — неторопливо произнес пленник. — Так вот, я был в Конкорде, а потом вместе с тамошними моими знакомыми отправился за город. А когда мы решили вернуться и подошли к мосту, примерно так в миле от города, то стоявшие там королевские солдаты оказали нам довольно-таки грубый прием…
— Что же они сделали?
— Они всячески нам угрожали, стреляли в нас и убили двоих. Кое-кому из нас это, знаете ли, не понравилось, и произошла небольшая свалка, однако через несколько минут закон восторжествовал.
— Закон?!
— Разумеется… Я полагаю, майор не может не признать, что это настоящее беззаконие — стрелять в мирных граждан на проезжей дороге!
— Хорошо, продолжайте. Что было дальше?
— Да вот, пожалуй, и все, — осторожно проговорил Сет Седж. — Народ принял все это, да и то, что случилось в Лексингтоне, близко к сердцу, и остальное, наверно, уже известно майору.
— Да какое все это имеет отношение к тому, что ты пытался меня убить, лицемерная ты скотина? — спросил Макфьюз. — Признавайся в своем преступлении, разбойник, чтобы я мог повесить тебя с чистой совестью.
— Довольно, — сказал Лайонел. — Признания, сделанного этим человеком, вполне достаточно, чтобы мы могли передать его в руки властей… Мы отошлем его в казармы как захваченного сегодня в плен.
— Я надеюсь, что майор приглядит за моим домом, — сказал Сет Седж, который не мешкая направился было к двери, но приостановился на пороге. — Я буду считать майора ответственным за порчу моего имущества.
— Ваша собственность будет охраняться, и думаю, что вашей жизни также ничто не угрожает, — ответил Лайонел, махнув рукой солдатам, чтобы они увели пленного.
Сет повернулся и покинул свое жилище с тем спокойствием, какое отличало все его поведение, и только искры, вспыхивавшие в его быстрых темных глазах, казались отблесками еще не угасшего пламени. Несмотря на разоблачение, грозившее ему тяжкой карой, он покинул дом с твердым убеждением, что если его будут судить в соответствии с теми принципами справедливости, в которые верил каждый житель колонии, то и его и его товарищей признают ни в чем не повинными перед законом.
Во время этого не совсем обычного разговора Полуорт, всего лишь раз в него вмешавшийся, был поглощен приготовлениями к ужину.
Когда Сет Седж и сопровождавшие его солдаты покинули дом, Лайонел бросил украдкой взгляд на Джэба, с самым спокойным и безмятежным, казалось, видом наблюдавшего за происходящим, и тут же обратился к своим гостям, боясь, как бы дурачок в простоте душевной не выдал своего участия в событиях истекшего дня.
Однако все добрые намерения майора разбились о недомыслие дурачка, который тут же без всякого страха заявил:
— Король не может повесить Сета Седжа. Он стрелял только в ответ, а солдаты стреляли в него первые.