Когда узнали в Москве об участи великого князя, то поднялся плач великий и рыдание многое, говорит летописец. Но за этою бедою для москвичей по следам шла другая: ночью 14 июля загорелся их город и выгорел весь; не осталось ни одного дерева, а каменные церкви распались, и стены каменные попадали во многих местах; людей много погорело: по некоторым известиям, 700 человек, по другим – гораздо больше, духовных и мирян, потому что с одной стороны огонь, а с другой – боялись татар; казны и всякого товара сгорело множество, ибо из разных городов собрались тогда жители в Москву и сели в осаде. Великие княгини Софья и Марья с детьми и боярами уехали в Ростов; по некоторым же известиям, великая княгиня Софья отправилась было сначала в Тверь, но от реки Дубны была возвращена назад Шемякою. Между тем в Москве после отъезда княгинь поднялось волнение: те, которые могли бежать, хотели оставить Москву; но чернь, собравшись, прежде всего начала строить городовые ворота, хотевших бежать хватали, били, ковали и тем прекратили волнение: все вместе начали укреплять город и готовить лес для постройки домов.
Между тем победители-татары подошли было к Владимиру, но не решились на приступ и удалились сперва к Мурому, потом к Нижнему, откуда Улу-Махмет со всею Ордою и пленным великим князем отступил к Курмышу, отправивши посла своего Бегича к Шемяке, который мог теперь думать, что благоприятная судьба внезапною развязкою дает ему желанное торжество. Он принял посла с большою честию и отпустил его, по выражению летописца, «со всем лихом на великого князя» и вместе с Бегичем отправил к хану своего посла, дьяка Дубенского, хлопотать о том, чтоб Василию не выйти на великое княжение. Но хан хотел кончить дело как можно скорее, как можно скорее получить выгоды от своей победы; думая, что посол его, долго не возвращавшийся от Шемяки, убит последним, Махмет вступил в переговоры с своим пленником и согласился отпустить его в Москву. Касательно условий освобождения свидетельства разногласят: в большей части летописей сказано: «Царь Улу-Махмет и сын его утвердили великого князя крестным целованием, что дать ему с себя окуп, сколько может»; но в некоторых означена огромная сумма – 200000 рублей, намекается также и на другие какие-то условия: «А иное бог весть, и они между собою»; во всяком случае трудно согласиться, чтоб окуп был умеренный. Летописи единогласно говорят, что с великим князем выехали из Орды многие князья татарские со многими людьми. И прежде Василий принимал татарских князей в службу и давал им кормление – средство превосходное противопоставлять варварам варваров же, средство, которое Россия должна была употреблять вследствие самого своего географического положения; но современники думали не так: мы видели, как они роптали, когда при отце Василия давались литовским князьям богатые кормления; еще более возбудили их негодование подобные поступки с татарами, потому что в них не могла еще тогда погаснуть сильная ненависть к этому народу, и когда к тому еще были наложены тяжкие подати, чтоб достать деньги для окупа, то неудовольствие обнаружилось в самых стенах Москвы: им спешил воспользоваться Шемяка. Теперь больше чем когда-либо Юрьевич должен был опасаться Василия, потому что посол его к хану был перехвачен, и великий князь знал об его замыслах; но, занятый делами татарскими, он не мог еще думать о преследовании Димитрия. Последний спешил предупредить его и начал сноситься с князем Борисом тверским и можайским князем Иваном Андреевичем, у которого хотя прежде и было неудовольствие с великим князем, однако потом заключен был мир: Василий дал ему Козельск с волостями, и можайский князь вместе с братом, как мы видели, находились в Суздальской битве. Шемяка сообщил князьям слух, который носился тогда, об условиях Василия с ханом Махметом: шла молва, будто великий князь обещал отдать хану все Московское княжество, а сам удовольствовался Тверью. Князья тверской и можайский поверили или сочли полезным для себя поверить и согласились действовать заодно с Шемякою и московскими недовольными, в числе которых были бояре, гости и даже чернецы, а главным двигателем был Иван Старков; из бояр Шемякиных главными советниками летописец называет Константиновичей, из которых после на видном месте является Никита Константинович.