"Мы не слышим более, — говорит один из членов коммуны, — ни об убийствах, ни о грабежах, ни о насилиях против личности; полиция, как кажется, увлекла за собой в Версаль всех своих консервативных друзей".
А затем? Порок и преступление залили улицы Парижа вместе с победоносными войсками буржуазной реакции. Воровство вернулось вместе с полицией. Разврат и насилие вздохнули свободно, как только увидели, что трехцветное знамя буржуазного шовинизма нагло красуется на том месте, где час тому назад гордо развевалось красное знамя пролетарской коммуны.
Идеализм революции сменился идеализмом «реванша»… Война, этот "элемент порядка, установленного богом", эта школа "мужества и бескорыстия, верности долгу и самоотвержения", по определению военного мясника Мольтке*, война, в течение десятилетий проповедуемая со всех реакционных кровель, заполнила политическую атмосферу Франции, — и в этой атмосфере выросла панама, выросла дрейфусиада*…
На эти большие параллели память толкается сопоставлением протестующей стачечной массы, не трогающей «яблочка», и патриотической толпы, вторгающейся в жилища и сбивающей шляпы с беззащитных женщин. И это не внешняя только связь малого с большим. Потому что волею истории мы с каждым днем подвигаемся от малого к большому. Исторический поток, в состав которого входит и киевская, и ростовская, и бакинская, и тверская стачечная толпа, все ближе и ближе подходит к тому обрыву, за которым могучее течение превращается в революционный водопад…
…Пусть же полицейские псы реакции зорко следят за регистром преступлений; когда они заметят, что в центрах политической жизни, несмотря на возбуждение улицы, не допускающее правильного полицейского надзора, число преступлений становится все ниже и ниже, что оно готово склониться к нулю, тогда — не рискуя ошибиться — они смогут сказать себе: "Это идет революция!"
"Искра" N 61, 5 марта 1904 г.
Политические письма. "Перед катастрофой"
Немецкий журналист либерального образа мыслей, без особых литературных или политических «примет», просто средний буржуазный интеллигент, г. Гуго Ганц, посетил в начале этого года Россию, провел в ней три месяца и написал о ней книгу.
Называется эта книга очень выразительно: "Перед катастрофой".
Не нужно думать, что мы имеем тут дело с каким-нибудь серьезным научным трудом. Нет, это просто очень длинный фельетон, составленный из нескольких фельетонов обычного газетного размера. Ожидать от фельетониста буржуазной прессы оригинальных суждений или глубоких взглядов было бы непозволительной наивностью. Проверить и опровергать его обобщения, занимающие среднее место между плохой мыслью и недурным оборотом речи, было бы непозволительной тратой времени. Впрочем, даже и таких чисто фразеологических обобщений в книге г. Ганца очень мало. Это, конечно, только украшает ее.
Книга, как мы сказали, называется "Перед катастрофой". Не нужно, однако, думать, что автор имел в России дело с нигилистами, заговорщиками, динамитчиками — и находится под их непосредственным внушением. Нисколько. На двадцати или тридцати строках, которые посвящены русским революционерам, автор книги в 316 страниц умудряется "Революционную Россию"* сделать органом «Бунда», а "Бунд"* превратить в лассальянскую организацию. Да простит его бог!
Г. Ганц почерпал все свои сведения совсем в других кругах. Во время пребывания на нашей родине он находился в лучшем обществе. «Известнейшие» банковские дельцы, «известнейшие» адвокаты и «известнейшие» литераторы Петербурга и Москвы продефилировали перед немецким журналистом и теперь безыменно дефилируют перед его европейскими читателями. Разумеется, светила петербургского либерализма не могли научить своего гостя большему, чем им самим дано. Во всяком случае, г. Ганц убедился, что "дальше так идти не может".
"Ваше сиятельство, — мы уже сказали, что наш автор имел дело с людьми "лучшего общества", — я вывожу заключение, что в России нельзя повести речь о ничтожнейшем педагогическом или хозяйственном вопросе без того, чтобы не натолкнуться на высшую политику". Это наблюдение является, несомненно, самым ценным из наблюдений г. Ганца. Оно означает, что от всех вопросов, бед и зол современной России все широкие дороги и все узкие тропинки ведут в один и тот же Рим. И это — Рим парламентского режима.
Но г. Ганц не хотел брать этого вывода на веру.
Либеральные князья и графы изобразили перед ним Россию в таком мрачном виде, что он решил для проверки поговорить с графом консервативным. Вот какой у него вышел диалог с "честным консерватором".
— Что вы слышали? спросил граф.
— Что Россия голодает, в то время как правительство показывает избытки в бюджете.
— К сожалению, верно.
— Что интеллигенция в состоянии отчаяния.
— Тоже верно.
— Что можно бояться возрождения терроризма.
— В такой же степени верно.
— Что вся Россия надеется лишь на то, что война будет проиграна, потому что только таким путем может быть положен конец современному режиму.
— Опять-таки верно.
— Что этот режим превысил всякую меру развращенности и может быть сравнен только с преторианским режимом в последние годы Рима*.
— Это еще даже недостаточно верно.
Где же выход? спрашивает каждый раз себя и своих собеседников немецкий журналист. Конституция. А путь к ней? Указание на этот путь мы уже слышали в только что приведенном диалоге. Самодержавие потерпит полное военное поражение, на помощь которому явится колоссальный финансовый крах. Конституция явится естественным финалом. До решительной катастрофы нельзя ждать никаких изменений в нынешних порядках. "Когда мы в первый раз принуждены будем сломать рубль (den Couponkurzen) — а это может произойти скорее, чем мы теперь предполагаем, — в тот день, когда мы уж не будем в состоянии платить наши старые долги при помощи новых, когда наше внутреннее банкротство не сможет оставаться скрытым пред заграницей и пред императором, тогда, может быть, будет приступлено к созыву своего рода Учредительного Собрания (Eine Art Konstituante). Но не ранее".