Камердинеры кланяются и уходят. Пирам уносит светильник, стоящий у кровати. Теперь освещена только авансцена. Лунный свет на заднем плане становится ярче. В глубине сцены появляется Юлия.
Юлия. Обер-гофмейстер сбежал к германцам. Я же тебя предупреждала насчет этого Эби.
Ромул. А ты хотела, чтоб германец умирал за римлян?
Молчание.
Юлия. Я пришла поговорить с тобой в последний раз.
Ромул. Ты в дорожном костюме, дорогая.
Юлия. Этой ночью я отплываю на Сицилию.
Ромул. Тебе нашли рыбачью лодку?
Юлия. Плот.
Ромул. А это не опасно?
Юлия. Оставаться еще опаснее.
Молчание.
Ромул. Ну что ж, счастливого пути.
Юлия. Мы, вероятно, долго теперь не увидимся.
Ромул. Мы уже никогда не увидимся.
Юлия. Я буду продолжать сопротивление. Любой ценой.
Ромул. Самое нелепое, что можно придумать, — это сопротивление любой ценой.
Юлия. Ты пораженец.
Ромул. Я просто считаюсь с фактами. Если мы станем защищаться, наша гибель будет еще страшнее. Может быть, это и величественно, но кому это нужно? Зачем раздувать пожар, когда все и так уже сгорело.
Молчание.
Юлия. Ты, стало быть, не хочешь, чтобы Рея вышла за этого Цезаря Рупфа?
Ромул. Нет, не хочу.
Юлия. И на Сицилию не хочешь ехать?
Ромул. Император не спасается бегством.
Юлия. Ты поплатишься головой.
Ромул. Прикажешь мне потерять голову заранее?
Молчание.
Юлия. Мы уже двадцать лет женаты, Ромул.
Ромул. Чего ради ты вспомнила этот прискорбный факт?
Юлия. Было время — мы любили друг друга.
Ромул. Ты отлично знаешь, что это вранье.
Молчание.
Юлия. Значит, ты на мне женился, чтобы стать императором?
Ромул. Ну, конечно.
Юлия. И ты смеешь спокойно говорить мне это в лицо?
Ромул. Разумеется. Наш брак был ужасен, но я не давал тебе повода заблуждаться насчет того, зачем я на тебе женился. Я женился на тебе, чтобы стать императором, а ты вышла за меня, чтобы стать императрицей. Ты стала моей женой, потому что я происхожу из высшей римской аристократии, а ты дочь императора Валентиниана от его рабыни. Я тебя узаконил, а ты меня короновала.
Молчание.
Юлия. Выходит, мы были нужны друг другу.
Ромул. Конечно.
Юлия. В таком случае твой долг — ехать со мной на Сицилию. Мы принадлежим друг другу.
Ромул. У меня нет по отношению к тебе никакого долга. Ты получила от меня все, чего хотела. Ты стала императрицей.
Юлия. Нечего меня попрекать. Мы действовали одинаково.
Ромул. Нет, не одинаково. Между нашими поступками есть существенное различие.
Юлия. Я этого не нахожу.
Ромул. Ты за меня вышла из честолюбия. Всеми твоими поступками движет честолюбие. Вот и теперь ты из честолюбия не хочешь признать, что война проиграна.
Юлия. Я уезжаю на Сицилию потому, что люблю родину.
Ромул. У тебя не может быть родины. Ты любишь абстрактную идею государства, ведь именно она дала тебе возможность, выйдя замуж, стать императрицей.
Оба опять молчат.
Юлия. Ну хорошо. Отчего не сказать правду? Отчего не поговорить друг с другом начистоту? Да, я честолюбива. Самое дорогое для меня — императорская власть. Я правнучка Юлиана, последнего великого императора. И я горжусь этим. А ты кто? Сын обнищавшего патриция. А тоже ведь честолюбив, иначе не стремился бы стать повелителем мира, а остался бы тем ничтожеством, каким был.
Ромул. Я пошел на это не из честолюбия, а по необходимости. То, что для тебя — цель, для меня — средство. Я стал императором из серьезных политических соображений.
Юлия. Когда же у тебя появились серьезные политические соображения? Двадцать лет, пока ты сидел на троне, ты только ел, пил, спал, читал и разводил кур. Ты никуда не выезжал из этой виллы, никогда не бывал в столице и довел финансы империи до того, что мы вынуждены жить, как поденщики. Единственное, что ты умеешь, это высмеять всякую мысль, которая тебе угрожает. Тобой руководили серьезные политические соображения? Да это наглая ложь. В мании величия Нерона или в безумии Каракаллы больше политического смысла, чем в твоем пристрастии к курам. Тобой владела только лень.