Выбрать главу
Не любишь птиц — гляди бездумно, Как приближается паром, Неторопливо и нешумно; А там, на берегу другом, Под легким матовым туманом, Как будто войско тесным станом Расположилось на ночлег: Не перечтешь коней, телег! Под каждым стогом-великаном Толпа… И слышны голоса, Стыдливый визг и хохот женский. Но потемнели небеса — Спи мирно, житель деревенский! Ты стоишь сна… Идем домой, Закрыты ставни — всё спокойно. Что ж медлит месяц золотой? Темно. Ни холодно, ни знойно, — Так ровно-ровно дышит грудь. Но слышишь, что-то заскрипело! Калитку отворив чуть-чуть, Выходит девушка несмело. Она глядит по сторонам, Но вот увидела — и к нам Шаги проворно направляет. Ты улыбнулся, ты молчишь… Вдруг «ах!» — и быстро исчезает. Ошиблась, милая! Так мышь, С испугу пискнув, убегает, Заметив любопытный глаз. Пору любви, пору проказ, Чем нашу молодость помянем? Не побежать ли нам за ней? Не подстеречь ли у дверей? Нет, только даром мы устанем. Народ уснул — пора и нам. Одно досадно: по ночам, Должно быть, переспав нещадно, Собака воет безотрадно — Весь город чьей-то смерти ждет, Толкуют набожно и тихо. И ведь случается — возьмет Да и скончается купчиха, Перед которой глупый пес Три ночи выл, поднявши нос. Тогда попробуй разуверить. «Да как ты смеешь сам не верить?». Молчи — предатели они! Люби покой, природу, книгу И независимость храни, Не то среды поддайся игу И лямку общую тяни.
Но есть и там свои могилы, Но там бесплодно гибнут силы, Там духота, бездумье, лень, Там время тянется сонливо, Как самодельная расшива По тихой Волге в летний день. Там только не грешно родиться Или под старость умирать. Куда ж идти? К чему стремиться? Где силы юные пытать?
Храни господь того, кто скажет: «Простите, мирные поля!» — И бедный свой челнок привяжет К корме большого корабля…
Кому судьба венец готовит, Того вопрос: куда идти? — Не устрашит, не остановит; Кого на жизненном пути Любовь лелеет с колыбели, Незримо направляя к цели, — И тот находит путь прямой. Но кто ни богом не отмечен, Ни даже любящей рукой Не охранен, не обеспечен, Тот долго бродит как слепой: Кипит, желает, тратит силы И, поздним опытом богат, Находит у дверей могилы Невольных заблуждений ряд… К чему бы жизнь ни вынуждала, И даже разницы путем Не зная меж добром и злом, Я по теченью плыл сначала, Лишь гордость иногда спасала… Бог весть куда бы прихоть волн Прибила мой убогий челн: Сбирались тучи, путь был труден, А я упорен, безрассуден, — Ждала тяжелая борьба. Но вдруг распутала судьба Загадку жизни несчастливой — Я полюбил, дикарь ревнивый…
О ты, кого я с ужасом бежал, Кому с любовью рвался я в объятья, Кому чистосердечно расточал Благословенья и проклятья, — Тебя уж нет! На жизненной стезе Оставив след загадочный и странный, Являясь ангелом в грозе И демоном у пристани желанной, — Погибла ты… Ты сладить не могла Ни с бурным сердцем, ни с судьбою И, бездну вырыв подо мною, Сама в ней первая легла… Ругаясь буйно над кумиром, Когда-то сердцу дорогим, Я мог бы перед целым миром Клеймом ответить роковым Твой путь. Но за пределы гроба Не перешла вражда моя, Я понял: мы виновны оба… Но тяжелей наказан я! Года чредой определенной Идут, но время надо мной Остановилось: страж бессменный Среди той ночи роковой, Стою… ревниво закипаю, И вдруг шаги… и голос твой… И вопль — и с криком: «Не прощаю!..» Всё помню с ясностью такой, Как будто каждый день свершаю Убийство… Тот же, тот же сон Уж двадцать лет: молящий стон, Безумный крик, сверканье стали… Прочь, утонувшие в крови Воспоминания любви! Довольно сердце вы терзали.
Скорее в душную тюрьму! Оттуда сердцу моему Единый в жизни луч отрады Мерцает… Так огонь лампады До вечной сени гробовой Горит над каждою головой…
2
Безлюдье, степь. Кругом всё бело, И небеса над головой… Еще отчаянье кипело В душе, упившейся враждой, И смерти лишь она алкала, Когда преступная нога, Звуча цепями, попирала Недружелюбные снега Страны пустынной, сиротливой… Среди зверей я зверем стал, Вином я совесть усыплял И ум гасил…
      В толпе строптивой Меж нами был один: его Не полюбили мы сначала — Не говорил он ничего, Работал медленно и мало. Кряхтя, копается весь день, Как крот, — мы так его и звали, — А толку нет: не то чтоб лень, Да силы скоро изменяли. Рука, нетвердая в труде, Как спицы ноги, детский голос, И, словно лен, пушистый волос На голове и бороде. Оброс он скоро волосами, Питался черствым сухарем, Но и под грубым армяком Глядел неровней между нами. Его дежурный понукал, И было нам сначала любо Смотреть, как губы он кусал, Когда с ним обходились грубо; Так удила кусает конь, Когда седок его пришпорит. В глазах покажется огонь, Однако промолчит — не спорит! Бывало, подойдем гурьбой, Повалим, будто ненароком, Кричим: «Не хочешь ли домой?» Он только поглядит с упреком И покачает головой. Не пьет, не балагурит с нами. Но скоро час его настал…