«Соловушка» вошел в бассейн и окунулся с головой в тину. Выпорхнул, окунулся, поплыл и через 10 минут вылез весь такой зеленоватый, но бодро-энергичный. Прислуга обтерла третье лицо государства, и он похлопал ее по мордашке, чисто дружественно. Ауфирка словно улетела на небо.
И действительно, его озарило. Он даже хлопнул себя по животу. Обычная привычка в Ауфири. Он вспомнил о распущенности не так давно. Волею Террапа он был назначен главой так называемого бюро по расследованию неведомых проявлений человека. Довольно двусмысленный титул, тем более что и Террапа больше всего раздражало слово «неведомые». «Нам все ведомо», — твердил в своих речах Террап. И конечно, крупно ошибался в этом.
«Все самые жуткие проявления человека мы знаем через секретные службы, например. Но есть еще что-то неведомое… Бр… Бр…» — думал в то время Фурзд. И действительно, были такие думы. Фурзд тогда мысленно извинялся и ставил свою резолюцию на таких докладах: «Засекретить даже от секретных служб». Доклады о «неведомом» поступали редко. Ну, раза два в году, но они впечатляли даже каменных натур. Бюро было распущено, однако Фурзд знал по докладам и один раз встречался с самым изощренным спецом из этого бюро, с неким Крэком. Маленький, толстый, подвижный, средних лет, но лысенький и необычайно веселый — таков был Крэк с виду. Что творилось у него в душе — Фурзд даже не хотел вникать. В докладах, правда, не говорилось ничего о сверхнаслаждении, но кому же, как не им…
Немедленно он потребовал, чтобы к нему вызвали Крэка. Сейчас же.
Пока вызывали, Фурзд быстро просмотрел доклады о семейной жизни в стране. В целом страна всегда отличалась полной хаотичностью. Закон здесь разрешал почти все. Многоженство, многомужество, свободная жизнь во всем ее блеске, свобода детей по отношению к родителям, вполне допускался, к примеру, садомазохизм и так далее — все тонуло в дикообразном хаосе. Существовал только один пень, как говорили в Ауфири, то есть одно недоразумение. Речь о кровосмесительстве, причем в самой худшей форме — дочери с отцом, матери с сыном. Это допускалось, но вызывало хлесткие дебаты в парламенте. Проблема заключалась, конечно же, не в морали, а в обилии кретинов и идиотов, которых порождали такие, пусть «легитимные», связи.
Голоса в парламенте делились: одни требовали запретить, другая часть, наиболее разнузданная, твердила, что народу и так после конца мира осталось немного, пусть, мол, пополняются даже за счет идиотов и кретинов. Раз Понятный создал кретинов, так и нечего думать — заявляла эта сторона.
Такое мнение противная сторона считала бессердечным и указывала, что эти порожденные хаосом в семейной жизни существа — не совсем идиоты, они явно страдали от такой ситуации. Фурзд полагал, что с этим семейным бредом пора кончать. «Не все коту Масленица», — повторял он доисторическую поговорку, точного значения которой не понимал, но гордился тем, что знал ее.
Наконец позвонили и ввели дородного, обшарпанного человека, в котором Фурзд сразу признал Крэка. Крэк покорно сел на указанное ему место и сложил руки на животике, ожидая. Глазки, где-то внутри спокойные, бегали из стороны в сторону.
Фурзд резко и прямо изложил ему суть дела, его секретность, впрочем, далеко не самой высшей категории (за разглашение — расстрел, но отнюдь не четвертование и тому подобное)… Добавил, что хорошо заплатит из своих фондов, если омст будет найден, хотя бы в каких-нибудь извращенных подземельях, или просто будет раскрыт секрет его приготовления.
В кабинете как-то сразу все помрачнело. Фурзд тонко реагировал на такие вещи. Сразу и радикально изменилась аура. «Если бы на поверхность выплыли некрасивые семейные дела, ничего бы не изменилось и никогда не менялось, — подумал Фурзд. — Все оставалось неизменным».
А тут вдруг стало душно от страха и мрака. Крэк тоже уловил перемену, но жирненькие ручки с животика не снял и улыбался, глядя в лицо Фурзду. Невидимый мрак все сгущался и сгущался. Фурзд от напряжения встал. Крэк улыбался, молчал, а потом внезапно сказал:
— Но ведь в состав омста входит сперма дьявола.
Фурзд пошатнулся и чуть не упал…
…Наконец Фурзд жестом повелел Крэку выйти и ждать дальнейших распоряжений. Нажал кнопку и приказал через час принести ему папку № 38 из особо секретного специфического отдела, шифр которого он назвал. А сам подошел к потайной двери в глубине его кабинета, открыл ее и вышел в маленькую комнату без окон, в полусвете от черного бра. Посередине комнаты стоял гроб. Фурзд разделся и голый лег в него, закрыл глаза и стал что-то шептать. Эти слова были непереводимыми ни на один из древних доисторических языков от санскрита до русского, словно они вышли из преисподней.