— Ты пойми, Валя, — говорил ему через часок беседы Сергей. — Не ад это, не ад. Теологически не сходится… Но старики так считают, я их люблю, они мне как родные — но они слишком просто судят… Оно, конечно, похоже, и метафорически, косвенно, что ли, это ад, и мы среди чертей… А что, не черти, что ли, были в 17-м? Среди руководства Черный козел, он может любой облик принять… Ему-то что… Но не ад тогда был, и здесь не ад…
— А что же, что?
— Ты мне сначала скажи, с какого ты рождения?
— С 1977-го.
— Ого-го! А я в двадцать шестом пропал… Ну и как? Большевичье-то поганое небось прогнали где-нибудь к тридцатому году?
— Не прогнали. Но сейчас их нет… Потом все расскажу, какой расклад получился… А сейчас ты же не ответил мне на главный вопрос, где мы?
Сергей пересел на стул поближе к Валентину.
— Валя, в себя приди! Мы же в физическом теле… В ад можно попасть только после смерти. В какой-то степени это, конечно, ад, но не совсем. Тут дело сложнее…
— А как же старики, такие православные, не понимают этого?
— Да все они понимают! Я с ними сроднился, они даже мой язык ХХ века чуть-чуть переняли, но они считают, что оказалось, вопреки богословам, ад может быть и в физическом теле… Просто богословы об этом не знали, мало ли что богословам неизвестно, не все Бог нам открыл, а только частично…
— А ты как считаешь?.. Выпить бы сейчас, Серега…
— Алкоголя тут нет… А я полагаю, что мы попали в необъяснимый фантастический мир. Его надо принять, и все.
— Сергей, ну это не объяснение, а поэзия просто.
— Хорошо. Слушай. К нам приходит один человек. Из их племени. Великий ученый, жрец, — не знаю, кем они его считают… Но он прячется от них в подземельях… И посещает нас. Как он обходит охрану — не знаю… Имя его — Вагилид. Он знает древние языки, как он выражается. В том числе русский… Так вот мы попали в отдаленное, точнее, очень далекое от ХХ века будущее человечества.
Валентин заходил по комнате. Кровь бросилась в лицо.
— Что, что? Это, именно это — будущее человечества?
— Да.
Глава 3
Валентину и Сергею постелили в одной небольшой комнате. Среди глухой ночи Сергей проснулся и привстал.
— Ты плачешь, Валентин?
Ответом были слезы, комок ужаса в горле.
— Тебе жалко человечество? — Сергей говорил почти шепотом, но услышали бы даже крысы, такая стояла бездна тишины и мрака, словно вся земля превратилась в огромное кладбище. — Послушай, — продолжался шепот, — не все так однозначно. У Вагилида есть документы, книги, что-то осталось от прошлого. Видимо, есть и другое человечество, не здесь. Произошло нечто грандиозное, неописуемое…
— Я не по себе плачу, — медленно проговорил Валентин.
— Послушай, как сейчас в России? — с внезапной тревогой спросил Сергей.
— Плохо. И в России, и в мире. А ХХI век идет и идет.
— Я так и думал.
— Потом расскажу.
Сергей встал и сел на кровать в ногах у Валентина.
— Сергей, а зачем они тебя вызывали? Что они с тобой сделали? Что они хотят от нас?
Лицо Сергея еле виднелось во тьме, и вся его фигура словно была поражена тьмой этого мира.
— Что сделали? Взяли кровь, и только, но я держусь. Хоть бы скорей убили или съели нас. Освободиться бы от тела и уйти из проклятого мира… Останется душа и тонкое, энергетическое, невидимое физически тело, и вот тогда мы узнаем, куда попадем… Тогда мы узнаем, куда попадем… Тогда будет надежда, и не только…
— Ты думаешь, они хотят нас убить, как-то использовать физическое тело?
— Нет… Они бы давно все это сделали… Я — интуит, и кажется мне, что они не откармливают нас для своих лабораторий, если они у них есть. Мне видится, что мы нужны для какой-то иной, тайной цели. Даже Вагилид не может понять, для какой… Он — единственный здесь друг нам. Особенно не верю никаким объяснениям. Вагилиду верю, но наполовину.
— А во что верить? — тихо-тихо спросил Валентин, точно их разговор подслушивали тысячи демонов.
— В Бога, конечно, и в реальность фантастического мира. Если вдруг я увижу здесь, в теле, живой сгоревшую при пожаре мою мать — я не удивлюсь. И не надо никаких объяснений.
— Сережа, спой мне что-нибудь, — попросил вдруг Валентин. — Ты так пел, возвращаясь.
— Валя, ты не ребенок… Но и я чуть не сошел с ума, когда попал сюда. Но мне никто не пел. Но надеюсь, мы рано или поздно услышим райское пение.
— А я хочу русское, а не райское.
— Да если петь здесь наши песни, сердце и все существование перевернется вверх дном. Хотя я пробовал.