– Поймаю – отдам в отряд! Пусть там с нею делают, что хотят!
А в отряде был некий Грызло, в нее влюбленный, – отвратительный сифилитик со скользкой улыбкой. Холодный ужас охватил ее при мысли, что с нею тогда будет.
Через три дня приехал уполномоченный от дивизии разобрать дело. Маруська узнала: сидит с Тузом в ревкоме и пьет с ним. Маруська пошла в ревком. Телохранитель Верещага, стоявший на часах у входа, в ужасе попятился.
– Маруська! С ума сошла? Что с тобою Туз сделает!
– Пусти, дай пройти!
Он попятился к дверям, загораживая вход. Вдруг дверь распахнулась, вышел Туз. Пьяный, взлохмаченный, глаза налиты кровью. Увидал Маруську, ахнул.
– А-а, Маруська! <…> – шатаясь, сделал к ней два шага, заложил руки за спину. – Ну-ка, говори! Я тебе лошадку подарил?
– Подарил.
– А револьвер подарил?
– Подарил.
– А охранял в отряде так, что никто тебя и пальцем не тронул?
– Охранял.
– А ты что, сука, сделала? Против меня телеграмму послала? С Семеном на меня пошла! Спала с ним, что ли?
И поток циничнейших ругательств. Маруська холодно ответила:
– Я тоже много ругательств знаю, да ими никого не убедишь.
И мимо него прошла в ревком. На столе кувшины с самогоном, ветчина, жареный гусь. Сидит уполномоченный дивизии. Он как будто не был пьян. Сурово оглядел Маруську. Воротился Туз, сел. К нему уполномоченный предупредительно и ласково. Встал.
– Ну, значит, поехали в дивизию. Там все разберем.
Пришел Семен, которого вчера освободили из тюрьмы. Три дня продержали там в нетопленой камере (февраль), не кормленным, не принимая передач. Подали пролетку, в нее посадили Маруську, Семена. Сел к ним еще учитель-анархист Середа: его попросил ехать Туз в качестве свидетеля. Вокруг пролетки гарцевало двенадцать вооруженных телохранителей Туза. Получалось прямо впечатление, что их везут, как арестованных. Вдруг подошел Туз.
– Нате вам назад ваши револьверы.
И отдал Маруське и Семену их револьверы. А умные свинячьи глазки тайно смеются про себя.
Поехали. Туз и уполномоченный впереди верхом. Ехали с час. Туз со своим спутником ускакали далеко вперед. Вдруг сзади пролетки раздался винтовочный выстрел, за ним сейчас же второй. Пуля просвистела над самой головой Семена. Он и Маруська обернулись, выхватили револьверы. Сухой треск спусков: патроны были из револьверов вынуты. Телохранители, ехавшие рысью сзади, посмеивались. Маруська спросила Середу:
– Ваш револьвер заряжен?
– Да.
– Дайте сюда!
И выстрелила назад два раза на воздух. Скачет назад Туз с уполномоченным:
– Кто стрелял?
– Нечаянно винтовка выстрелила.
Маруська:
– Неправда! Два раза стреляли. Пуля пролетела над самой нашей головой… Товарищ уполномоченный, заявляю вам на всякий случай: похоже, что Туз дал своим молодцам приказ нас убить; если заявят, что мы убиты при попытке к бегству, то не верьте.
Туз посмеивался, любовался Маруською и крутил головой.
Приехали. В дивизии с почетом приняли Туза. Потом, отпустив его, позвали Семена с Маруськой. Комдив принял их очень сурово и задал головомойку:
– Что вы там натворили? Восстановили против нас такого ценного работника! Совершенно неправильный подход! Вздумали бороться администрированием и приказами! Да если умело к нему подойти, из него может выйти второй Буденный!
Маруська горячо возражала:
– Не выйдет из него никакого Буденного! Предаст он нас в самый опасный момент. Я его насквозь вижу.
Комдив ее прервал:
– Вы, товарищ, в регулярной армии, видно, мало работали. Я вас сюда вызвал не для дискуссии, а для выслушания приказа. Вы сейчас же должны помириться с Тузом. Если нужно, попросить извинения. Понятно?
Маруська поникла кудрявою головою и устало ответила:
– Понятно.
Вошел Туз. И опять набросился на Маруську с упреками:
– Я тебе лошадку подарил?
– А Гулькина ты убил?
– Ей-богу же, Маруська, не я! Как по-прежнему говорится, – вот тебе святая икона: от белой пули он погиб!
Помирились. Выработано было в штабе примирительное решение: Туз назначается начальником и комиссаром своего отряда, но все его действия утверждаются ревкомом. Семен на обратном пути был бледен и задумчив:
– Убьют нас!
Ночевали в встречном местечке. Меблированные комнаты; две кровати; рваные тюфяки, облитые желчью и кровью. По стенам живою сеткою движутся клопы. Семен с Марусей легли на столе; одно пальто постелили под себя, другим вместе покрылись. За стеною до поздней ночи тузовцы кутили и пели песни. Семен все вздыхал: