День, богатый приключениями, сказался в сильной усталости, и если Скальпель был расположен к разговору, то Николка и слушать даже не хотел.
– Ну, спать – так спать! – сказал врач, приятно улыбнувшись при мысли, что они великолепно защищены от всяких случайностей, и разостлал плащ на нижнем выступе.
Но их благое намерение потерпело жестокое крушение: только что дрема сошла на измученные тела, как сильный порыв ветра – сначала один, потом другой, третий и так без конца – заставил их проснуться, дрожа от холода.
Затем повторилась старая история: дождь гигантской пыли посыпался из воздуха, ударяясь о стену и угрожая существованию укрывшихся на ней. Комар давно свалился…
– Уж не попали ли мы опять в комнату Сванидзе и мою? – стараясь перекричать рев ветра, спросил Николка.
Врач не успел ответить на догадку приятеля. Бурный порыв выдул их обоих из углубления в стене и, завертев, закружив, понес неведомо куда. На этот раз воздушный шторм был особенно свиреп. Канат, соединявший приятелей, до боли врезаясь в кожу, не один раз грозил порваться.
Продолжалось ли это пять, десять минут или целый час – осталось неизвестным. На этот вопрос легко могла бы ответить синяя туманность – виновница бури.
Избитые, оглушенные, в полубессознательном состоянии, несчастные воздухоплаватели вдруг почувствовали под собой твердую почву. Почувствовали, но не оба. Николка, благодаря своей пролетарской закалке, не потерял сознания, а когда он, еще не будучи в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой, слабым голосом задал вопрос врачу:
– Ну как, хорошо прокатились? – то ответа не получил.
– Черт возьми! – воскликнул он. – Так недолго и осиротеть в этом диковинном миру!..
С трудом поднявшись на четвереньки и руководствуясь только канатом, так как кругом стояла совершенная тьма, он пополз искать своего друга и наткнулся на его недвижимое тело. С большим облегчением отметив, что оно еще имеет температуру живого человека и некоторый пульс, Николка призвал на помощь все свои познания по медицине. Вспомнил об искусственном дыхании и с грехом пополам стал применять его.
Через пять минут врач высказал более убедительные признаки жизни: задышал.
– Вот что значит иметь понятие о медицине! – гордо произнес Николка, падая в полном изнеможении рядом со своим пациентом, начинающим оживать.
Некоторое время могло казаться, что его труды пропали даром и что он лишь напрасно изморил себя…
Отчаянно хотелось спать, но приходилось крепиться.
– Надо, чтобы Скальпель заговорил, – боролся Николка со сном, – это самый верный его жизненный признак…
Спустя несколько томительных минут прозвучал слабый голос:
– Где я?..
– Здесь! Здесь! – встрепенулся Николка и поправился: – то есть, я здесь и вы здесь…
– А теперь я сплю, – добавил он с весьма решительным видом. – Говорить не буду…
Врач задал еще два-три вопроса, но его друг самым демонстративным образом исполнял свое слово. Нужно было ориентироваться самому.
Зрение ничего не сообщило врачу. Осязание указало на странное свойство почвы: она была теплой, густо уснащена маслом или жиром и покрыта редкой, но высокой травой. Наиболее ценные и многочисленные данные поставили слух и чувство в равновесие.
Из-под земли несся странный равномерный гул, то ослабевающий, то усиливающийся. Одновременно с усилением его, казалось, почва под ногами медленно вздымалась, а при ослаблении резко опускалась. Похоже было на палубу корабля, идущего среди глубокого волнения.
Вместе с тем, далеко внизу слышались как бы разрывы ручных гранат, заглушенные толщей почвы, и непрерывное бурливое журчание тысяч струй и потоков…
Но что особенно поразило врача, так это духота и влажность, наполнявшие воздух, и почти животная теплота почвы.
Первой мыслью его явилось предположение, что они занесены бурей на огнедышащую гору или, по крайней мере, на вулкан, который скоро начнет извергать лаву. Впрочем, других мыслей и не являлось. Слишком вероятным казалось первое предположение. Немного смущала лишь жирная влажность почвы, но, может быть, это вулканическая грязь? Может быть. Врач не знал, ибо не мог ничего различить даже у самого своего носа из-за абсолютной тьмы.
Так и не раскрыв истины, он заснул рядом со своим товарищем, на этот раз не нуждаясь ни в каких одеялах и подстилках…
Крепко спит Николка. Еще крепче Скальпель. Но после столь тревожно протекшего дня их головы не свободны от сновидений. Оба они видят сны. Сон врача неинтересен, потому что действие в нем вращается исключительно вокруг медицины и бактериоскопического исследования. Другое дело – Николка. Его сон куда занятней!..